На пустой улице тут же их появилось три штуки. Шолто всего лишь хотел вызвать такси, но понятия не имел, какое впечатление произведет в Лос-Анджелесе способность вызвать три такси сразу на пустой улице. Он мог бы реанимировать трупы, еще не остывшие, – это тоже произвело бы впечатление. Но я живу в этом городе три года, и такси, подъехавшее, когда оно тебе нужно, куда поразительнее ходячего трупа. Их-то я, в конце концов, видела, а вот послушное такси – это совершенно новый вид.
Через час мы с Шолто сидели в двух очень красивых, но неудобных креслах около белого столика. Комната была элегантна, только слишком, пожалуй, много розового и золотого на мой вкус. На столе стояло вино и поднос с закусками. Вино было очень сладким, десертным. Оно дополняло лежащий на подносе сыр, но конфликтовало с икрой. Правда, я никогда не пробовала ничего такого, что сделало бы икру приемлемой. Сколько бы она ни стоила, а все равно по вкусу – рыбьи яйца.
Шолто, кажется, нравились икра и вино.
– Шампанское подошло бы больше, только я его всю жизнь не люблю, – сказал он.
– Мы что-то празднуем? – удивилась я.
– Надеюсь, заключение союза, – ответил он.
Я помолчала минуту, приложившись к слишком сладкому вину и глядя на Шолто.
– Какого рода союз?
– Между нами двумя.
– Это я догадалась. Главный вопрос таков, Шолто: зачем тебе союз со мной?
– Ты – третья в очереди к трону.
Лицо его стало очень замкнутым, очень осторожным, будто он не хотел позволить мне знать, что он думает.
– И?.. – спросила я.
Он заморгал на меня трехцветно-золотыми глазами:
– Зачем любому сидхе союз с женщиной, стоящей в двух ступенях от трона?
– В обычной ситуации причина была бы разумной, но мы с тобой оба знаем: единственная причина, по которой я остаюсь третьей в очереди престолонаследия, – это клятва, которую мой отец взял с королевы перед тем, как умер. Она бы меня от престолонаследия отстранила хотя бы за мою смертность, если бы не эта клятва. У меня нет положения при Дворе, Шолто. Я – первая в роду принцесса, не имеющая магии.
Он осторожно поставил бокал на стол:
– Но ты одна из лучших среди нас в том, что касается личного гламора, – сказал он.
– Да, правда, да это самый сильный из моих даров. Благодарение богу, я все еще зовусь Ник-Эссус, дочь Эссуса. Этот титул я ношу с детства и должна с ним расстаться, когда войду в силу. Если только это когда-нибудь случится. Я могу никогда не войти в силу, Шолто. Это одно может убрать меня из линии престолонаследия.
– Если бы не обет, данный королевой твоему отцу, – сказал Шолто.
– Да.
– Я знаю, до чего королева тебя ненавидит, Мередит. С такой же силой, как она презирает меня.
Я поставила бокал, делая вид, что вино мне нравится.
– У тебя достаточно магии для придворного титула. Ты не смертный.
Он посмотрел на меня, и это был долгий, тяжелый, почти суровый взгляд.
– Не притворяйся, Мередит. Ты отлично знаешь, почему королева не выносит моего вида.
Я не отвела глаз от этого тяжелого взгляда, но это было... неуютно. Я знала, и весь Двор знал.
– Скажи, Мередит, скажи вслух.
– Королева не одобряет твоей смешанной крови.
Он кивнул почти с облегчением:
– Да.
Суровость его взгляда было неприятно видеть, но она хотя бы была непритворной. Насколько я знаю, все остальное было напускным. А мне хотелось видеть ту правду, что скрывает это красивое лицо.
– Но не в этом дело, Шолто. Сейчас среди сидхе королевской крови метисов больше чистокровных.
– Верно, – сказал он. – Ей не нравится наследие моего отца.
– И дело не в том, что твой отец – ночной летун, Шолто.
Он нахмурился:
– Если ты к чему-то ведешь, говори прямо.
– Если не считать заостренных ушей, то гены сидхе побеждают, с кем бы мы ни спаривались.
– Гены, – повторил он. – Я забыл, что ты первая среди нас выпускница современного колледжа.
Я улыбнулась:
– Отец надеялся, что я стану доктором.
– Если ты не можешь лечить прикосновением, то что ты за доктор?
Он сделал большой глоток вина, будто мы все еще спорили.
– Надо тебя как-нибудь сводить на экскурсию в современную больницу.
– Все, что ты захочешь мне показать, будет принято с удовольствием.
Та эмоция, которая чуть не проглянула в этих словах, была смыта волной двусмысленности.
Я сделала вид, что не заметила ее, и продолжала свою линию. Я увидела истинную эмоцию и хотела увидеть больше. Если мне придется ставить жизнь на кон, то мне надо увидеть Шолто без масок, которые Двор нас приучил носить.
– До тебя все сидхе выглядели как сидхе, чья бы кровь ни примешалась к крови в их жилах. Я думаю, королева видит в тебе свидетельство, что кровь сидхе становится слабее, как и моя смертность тоже показывает, что кровь редеет.
Красивое лицо стянуло злостью.
– Неблагие провозглашают, что все фейри красивы, но некоторые красивы только на одну ночь. Развлечение, но не больше.
Я видела, как гнев ползет у него по плечам, по рукам.
– Моя мать, – выплюнул он последнее слово, – думала провести ночь удовольствия, не заплатив за это своей цены. Этой ценой был я.
Он выдавливал слова по одному; от гнева глаза его загорелись, и цветные круги пылали как желтое пламя и расплавленное бурлящее золото.
Я пробилась сквозь эту безупречную внешность и нащупала больной нерв.
– Я бы сказала, что эту цену заплатил ты, а не твоя мать. Родив тебя, она вернулась ко Двору, к своей жизни.
Он глядел на меня, все еще пылая гневом.
Я говорила с этим гневом осторожно, чтобы он не выплеснулся на меня, но мне он нравился. Он был настоящим, а не расчетливо выбранным настроением ради какой-то цели. Это настроение он не выбирал и не рассчитывал, оно овладело им, и мне это нравилось, очень нравилось. Одна из вещей, которые я любила в Роане, – это что эмоции у него лежали так близко к поверхности. Он никогда никаких чувств не изображал. Правда, именно эта черта позволила ему уйти в море в новой тюленьей шкуре и даже не сказать "прощай". У каждого свои недостатки.
– И оставила меня с отцом, – сказал Шолто. Он посмотрел на стол, потом медленно поднял ко мне эти необыкновенные глаза. – Ты знаешь, сколько мне было, когда я увидел других сидхе?
Я покачала головой.
– Пять лет. Пять лет до того, как я увидел кого-то с такой же кожей и глазами, как у меня.
Он замолчал, глаза его замутились воспоминанием.
– Расскажи, – попросила я тихо.
Он заговорил вполголоса, будто сам с собой.
– В темную безлунную ночь Агнес взяла меня поиграть в лес.
Я хотел спросить, не та ли это ведьма Черная Агнес, которую я сегодня видела, но не стала перебивать. Будет еще время спрашивать, когда у него переменится настроение и он перестанет рассказывать свои тайны. На удивление легко оказалось заставить его открыться. Так легко раскрывается защита на том, кто хочет говорить, не может не говорить.
