Ионатан повторил без всякого энтузиазма.
– Имя твоего отца?
– Ветле Вольден.
На тонких губах государственного протектора появилась презрительная усмешка. Он не считал, что таким именем можно хвастаться.
Господа стали говорить о чем-то между собой. Потом начальник лагеря повернулся к Ионатану и сказал:
– По просьбе государственного протектора Гейдриха вы переводитесь в лагерь в Чехословакию.
– Но… почему? – вырвалось у Ионатана. Он был в полном недоумении.
Государственный протектор посмотрел ему прямо в глаза.
И тут Ионатан весь задрожал. И не потому, что от этого высокопоставленного господина веяло леденящим холодом. В глазах этого офицера юноша увидел нечто такое, что наполнило его неописуемым страхом. Нечто …
Нет, он не мог дать этому название. Просто у него появилось ощущение крайней опасности. Опасности, касавшейся не только самого Ионатана, но и всех окружающих.
Он почувствовал, как тело его обмякло, еще немного, и он потерял бы сознание.
Шагнув вперед, Руне сказал:
– Господин государственный протектор, этот юноша серьезно болен, и я единственный, кто может вылечить его. Позвольте мне быть с ним!
«Нет Руне, нет! Разве ты не понимаешь, как это опасно?»
Гейдрих медленно перевел взгляд на Руне. Глаза нациста превратились в узенькие щелки.
– Расстрелять его, – приказал он своим помощникам.
– Нет! – закричал Ионатан и заслонил собой Руне. Охранники оттащили его в сторону.
– Расстрелять этого урода! – завопил фальцетом Гейдрих.
– Нет! – снова закричал Ионатан.
Его грубо швырнули в кузов одного из грузовиков. И в тот же миг он услышал выстрел, прозвучавший поблизости, от которого у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Он в отчаянии пытался повернуть голову, но один из охранников обхватил его затылок и прижал к деревянным планкам.
Ионатану все же удалось увидеть на миг своего друга – в тот самый момент, когда его пронзила пуля. В этот миг в самом Ионатане что-то умерло.
Мягкий, преисполненный чувства юмора и любви ко всему живому юноша превратился в ненавидящее, безжалостное существо, обладающее огромной, леденящей силой.
Но те, кто увозил его из лагеря, об этом не знали.
Ионатан был переведен в лагерь Марен. Это название немцы дали оккупированной чешской области. Он заметил, что охранники относятся к нему с удивлением и настороженностью. Было ясно, что они тоже не понимали, почему Гейдрих велел перевести его туда.
Этот лагерь был в десять раз хуже Заксенхаузена, снискавшего себе жестокую славу. Он находился на оккупированной территории. Все заключенные были враждебно настроены к оккупантам. Это был лагерь уничтожения населения. Здесь открыто проводились казни. И в первую очередь страдали чешские евреи.
Для начала Ионатана заставляли делать мелкую работу для господ. Это продолжалось до приезда в лагерь Гейдриха.
Он целый час стоял у окна и наблюдал, как Ионатан сжигает мусор возле помещения для хранения одежды умерших. Пальцы Гейдриха медленно отбивали ритм похоронного марша на рукояти плети.
Его адъютант с удивлением смотрел на него.
Зачем понадобился этот парень? Неужели он вожделел к нему?
Наконец Гейдрих отвернулся от окна. Адъютант немедленно вытянулся в струнку. Странные глаза были у протектора! Никогда он не обращал раньше внимания на то, что в глазах его был желтоватый блеск. Но блеск ли?.. Скорее всего, это был какой-то налет мертвечины, чего-то устрашающе древнего, восходящего к тем доисторическим временам, когда за право владения землей боролись только духи и демоны.
Что за абсурдная мысль! Просто в глазах государственного протектора отражалось пламя печей крематория, расположенного напротив. Вот теперь глаза его снова стали нормальными.
– Позовите ко мне коменданта лагеря, – приказал Гейдрих.
Комендант явился. Это был прирожденный садист.
– Возьми этого парня к себе на месяц, – пронзительно-звонким голосом произнес Гейдрих. – И в течение этого месяца все вы должны по очереди пытать его самыми различными способами. Напрягите всю свою фантазию, придумайте самые мучительные и изощренные пытки! Пытки должны быть жестокими, но медленными. Никакое наказание не может быть достаточным для таких, как он. Но пока он должен жить. Пытайте его так, чтобы он пожалел, что родился на свет, чтобы он, в конце концов лишился последних проблесков разума!
– Слушаюсь, господин государственный протектор! Этот парень плохо вел себя по отношению к вам?
– Плохо?
Взгляд Гейдриха снова стал странным, но несколько в другом плане. Забыв о присутствующих, он снова посмотрел на Ионатана.
– Это ничтожество… И все остальные… На протяжении столетий…
Тут он очнулся от своих мыслей. И снова стал немецким офицером, прошедшим административный путь от шефа байернской тайной полиции, лидера Гестапо, руководителя Охранной полиции до рейхпротектора Богемии и Моравии. Это была поистине блестящая карьера, если только можно было назвать такого рода карьеру блестящей.
– Подайте автомобиль! Мы возвращаемся в Прагу.
***
– Мы нашли его, нашли! Он выдал себя!
– Да. Все так и оказалось на самом деле. Вот почему мы никак не могли найти его. Он укрылся в человеческом теле.
– Значит, это все-таки Гейдрих! Наш курьер был прав.
– Тенгель Злой выбрал для себя самого подходящего человека. Лучшего убежища и не придумаешь.
– Сам он не может обрушиться на юного Ионатана. Но он передал Гейдриху свои мысли, а тот уж поручил другим проделать черную работу.
– Значит, Тенгель Злой еще недостаточно силен. Поэтому ему пришлось внедриться в человека, чтобы переждать.
– Но теперь мы нашли его! А теперь скорее в Прагу!
***
Ионатан не мог понять, почему все охранники вдруг стали проявлять по отношению к нему особую ненависть. Они беспрестанно ходили за ним по пятам, унижали, оскорбляли, мучили его. В первый день – осторожно. Но потом стали позволять себе все. К примеру, они могли заставить его раздеться на глазах у пленных женщин, говоря при этом такие гадости о его мужских достоинствах, что стало бы не по себе даже закоренелым преступникам.
Но им никак не удавалось сломить Ионатана. Его ненависть к ним давала ему такую холодную силу, что они ничем не могли вывести его из себя. Все его мысли были сосредоточены на том, чтобы отомстить за Руне, чтобы убить. И это было опасное умонастроение для восемнадцатилетнего, и вдвойне опасно оно было для мягкого, открытого, добросердечного Ионатана.
На третий день его мучители придумали еще более рафинированную пытку, им хотелось заставить этого твердокаменного юношу сдаться. У них впереди было еще двадцать семь дней, и он пока не должен был умирать.
