А по-моему, люди с неустойчивой психикой нашему делу лишь помеха. Взять, к примеру, Альмансора, наверняка старикан в свое время грешил религиозным фанатизмом, по слухам, с самим Мухаммедом дружбу водил, а потом с крестоносным воинством в пустынях Малой Азии сражался под знаменами славного воителя Саладина. А теперь не чурается телевизора, не шарахается от автомобиля, вовсю пользуется компьютером, мобильным телефоном и при всем при этом неусыпно следит за своевременным восполнением естественной убыли жен в своем гареме. Даже на самолете летать не боится. Так и хочется встать, снять перед ним шляпу и громко воскликнуть: "Какая глыба, какой матерый человечище!"
Но я вовсе не к тому вспомнил про Данте, чтобы как-то опорочить в глазах общественности великого человека. Просто (по словам все того же Хороса) означенный "сумрачный лес" был тем самым местом, в которое переместились мы с Квагшем. По большому счету, здесь не наблюдалось никакого сумрачного леса, просто средневековые мозги Данте все чужеродное воспринимали в искаженном мрачном свете. Это был обычный городской парк, располагавшийся неподалеку от Центральной площади столицы Лагора. Просто деревья здесь большие и растут довольно близко друг к другу, отчего кроны плотно сомкнуты, и даже в безоблачный полдень в этой части парка царят полумрак и влажная духота. Основная масса праздношатающейся публики предпочитает проводить время на открытых лужайках у фонтанов, а сюда посетители заглядывают редко – в основном влюбленные парочки с целью экстренного удовлетворения потребностей определенного рода.
Нам повезло, в пределах видимости таковой (в смысле, парочки) не обнаружилось. Чтобы перевести дух, я присел на вылезшее из-под земли корневище гигантского древа неизвестной мне породы. Несмотря на то что большую часть отката принял на себя Андрей Вершинин, в голове шумело, как у хроника-алкаша с великого бодуна. Перемещения между пространствами – процедура весьма энергозатратная даже при наличии демпфера-компенсатора или репера-добровольца. Репера не в смысле человека, то ли поющего, то ли читающего ныне модный рэп, а живого существа, добровольно выполняющего функции реперного объекта, поглощающего во время межпространственного перехода львиную долю крайне болезненного и весьма "шумного" магического отката.
Квагш также пристроился рядышком, хотя и выглядел значительно свежее меня. В следующий момент я понял, для чего он это сделал. Первым делом латинг стащил с себя комбинезон-трансформер, а вслед за ним – ненавистную псевдоплоть. Через минуту он предстал в своем натуральном облачении, то есть в одном лишь широком набедренном поясе с подвешенными к нему атомарным и энергетическим мечами. Энергомеч – штука достаточно компактная, а вот каким образом он умудрился протащить внушительных размеров атомарник, для меня так и осталось загадкой. На мои расспросы стажер лишь неопределенно разводил верхними конечностями: мол, ловкость рук и никакого мошенничества.
– Красавец! – окинув приятеля оценивающим взглядом, констатировал я. – Черепашка ниндзя без панциря. И правильно, без лишней тяжести значительно удобнее.
В ответ Квагш лишь наградил меня укоризненным взглядом своих потрясающе выразительных глазищ, которые вдобавок вылезли из орбит и воспарили над головой своего хозяина. Удивительные глаза у моего приятеля: способны не только к бинокулярному зрительному восприятию, но и дают ему возможность контролировать практически все окружающее пространство. Поэтому латинги считаются непревзойденными бойцами на мечах. Затем он аккуратно свернул псевдоплоть и ненужный пока комбинезон-трансформер и начал упаковывать все это в опять-таки неведомо откуда появившийся рюкзачок.
– Все, Федор, я готов, – закончив свои манипуляции с вещами, доложил стажер.
– Хорошо, Квагш, немного оклемаюсь, и двинем по указанному Хоросом адресу. Сейчас бы кофейку принять по чашечке!
Против чая, кофе и молока стажер ничего не имел, хотя кофе и чай позволял себе в исключительных случаях, поскольку кофеин, содержащийся в этих напитках, даже в малых дозах оказывает на разумных земноводных такое же действие, какое оказывает на теплокровных млекопитающих алкоголь.
– Лучше молока, Федя.
– Хорошо, тебе – молоко, а мне – кофе, – согласился я и с улыбкой добавил: – Только ни того ни другого у нас с тобой нет, поэтому давай-ка лучше еще разок проанализируем сложившуюся ситуацию.
– Я не против, – в свою очередь улыбнулся латинг. Хотите – верьте, хотите – нет, но за время, проведенное в обществе стажера, я вполне научился определять его эмоциональное состояние по выражению лица.
– Итак, что мы имеем, только по порядку, – начал я. – Во-первых, грандиозную пьянку с якобы товарищем детства, который на протяжении недели не выходит из коматозного состояния и все это время находится в палате одной из московских клиник. Зомби, что ли, ко мне подослали? Вот только для зомби Лжетолян был уж очень общителен и не попахивал могильным тленом. И еще один странный момент: отрубился я уж очень быстро, практически моментально. Так со мной было лишь однажды в далекой невинной юности, когда мы с тем же Толяном распили для эксперимента бутылку кубинского рома "Негро". Дежавю какое-то чесслово.
– А может быть, твоего Толяна специально нейтрализовали, ну, чтобы воспользоваться его памятью? Создали клона, внедрили ему чужие воспоминания и подослали к тебе с каким-то конкретным заданием.
– То, что это был доппель, иначе клон, в общем-то, ясно, – поморщился как от невыносимой зубной боли я. – Только вот непонятно, для чего понадобился весь этот огород. Клон – игрушка не из дешевых, к тому же содержимое мозгов Толяна нужно было как-то отсканировать, записать и внедрить в сознание гомункула. Ладно, не будем пока ломать голову, пойдем дальше. Что у нас там во-вторых? Ага, неожиданное явление Хороса, когда я наводил лоск на свою потрепанную физию. Страшная сказка про загадочный артефакт, способный в пыль разнести мой родной мир. А может быть, и не в пыль, а превратить его в черную дыру или еще во что-нибудь такое. Дальше, как в цирке на Цветном бульваре: крибле, крабле бомс – и добрый дядя нам сулит аж целый миллион лагорийских юаней; трах-тибидух – и моя "Ласточка" разлетается в хлам; ахалай-махалай – и я едва не попадаю под колеса поезда; эники-беники – и нас пытаются прищучить в лавке покойного Куриноса Фасиза. Вот это жизнь! Иной проживет век и ничего подобного не испытает, а нам с тобой буквально счастье так и прет, так и прет.
– Успокойся, Федор, – латинг положил на мое плечо свою пупырчатую руку, – рано или поздно все станет на свои места.
