Храмовые паладины не делали тайны из того, что далеко не все прошедшие годичное обучение в Серебряном Храме Паладинов и допущенные к итоговому испытанию претенденты успешно с ним справлялись. Большинство неудачников срезались на испытании из-за проблем с техникой владения тяжёлым двуручником. Но история Храма знала и немало примеров, когда во время финального поединка с наставником служивший верой и правдой до этого целый год клинок претендента из удивительного зачарованного белого металла вдруг ни с того ни с сего в безобидной ситуации оказывался выбит из его рук наставником и при падении на мостовую разлетался на части. Отвергнутый своим мечом претендент, несмотря на все свои выдающиеся способности и умения, тоже без колебаний лишался права стать паладином. Таковы были суровые законы закрытого Храма, делающие и без того трудноосуществимую мечту стать паладином почти невыполнимой.
Неудачников выпроваживали за ворота Серебряного Храма со своим старым оружием и без золотого плаща. Подобный исход не считался ни позором, ни унижением. Атен знал, что приобретённые в Серебряном Храме боевые навыки потом ещё какое-то время оставались в распоряжении бесславного неудачника, но через несколько недель, когда в Храме Паладинов появлялся новый претендент, они, увы, бесследно забывались, превратив год обучения во впустую вычеркнутый из жизни.
Ччшшшт, тшшшчч — стонет сталь под камнем.
Заставляя себя отвлечься от мрачных мыслей, Атен вспомнил последний утренний поединок с наставником. В этот раз он не пятился всё время назад, лишь отчаянно защищаясь, а несколько раз огрызался весьма умелыми контрвыпадами.
После закончившегося почётной ничьей спарринга наставник вновь его похвалил и во всеуслышание объявил, что его ученик готов к финальному испытанию.
Теперь всё решится завтра, а вернее, уже сегодня, в полдень.
А пока…
Тшшшчч, ччшшшт — снимает камень с клинка мельчайшую, невидимую глазом стальную стружку.
Заточка меча уже настолько хороша, что он шутя перерубит упавший на него легчайший шёлковый платок. Но, как известно, нет предела совершенству, и точильный камень продолжает свою размеренную работу.
Атен сидит в своей крохотной каморке перед распахнутым настежь окном. Острие длинного меча покоится на подоконнике, но на белоснежной поверхности его зачарованного металла не отражаются звёзды. Клинок сам светится в лунном свете, словно выкован из звёздного пламени.
Невольно в процессе заточки подолгу вглядываясь в дивный металл, Атен после очередного прохода точильного камня вдоль кромки лезвия вдруг узрел проступивший в молочном клинке серебристый рисунок крылатого змея. А в следующее мгновение волшебный зверь на мече чудесным образом ожил. Энергично зашевелился сперва на стальной поверхности, потом сорвался с неё в стремительный полёт. И запросто вырвался за пределы клинка, где плоское серебристое тело тут же наполнилось объёмом.
Совершив пару плавных оборотов над головой остолбеневшего претендента, крылатый змей обвился вокруг его правой руки — при этом Атен явственно почувствовал исходящий от волшебного существа леденящий холод, — задрал маленькую клыкастую мордочку и, поймав человеческий взгляд, вдруг заговорщицки ему подмигнул. После чего на глазах опал и сдулся, превратившись обратно в рисунок, но уже в виде серебристой татуировки на руке претендента.
А ещё через пару секунд Атен моргнул, и чудесная татуировка с его руки тут же исчезла, как и не бывало.
Потом добрую минуту ошарашенный невероятным происшествием Атен сидел и растерянно переводил взгляд с белого клинка на правую руку и обратно, силясь отыскать хоть какое-то логичное объяснение случившемуся. В итоге не придумал ничего лучшего, как посчитать всё это невероятное безобразие с перелётом змея нечаянно пригрезившимся ему коротким сном. Вероятно, накопившаяся за день усталость всё же дала о себе знать, и его на краткий миг сморило. Иного логического объяснения произошедшему он не нашёл.
Отыскав вполне правдоподобное объяснение, Атен встрепенулся и продолжил совершенствовать заточку. Снова направляемый его твёрдой и аккуратной рукой чёрный точильный камень заскользил вдоль молочно-белого лезвия. До рассвета было ещё далеко, а это означало…
Ччшшшт, тшшшчч — сталь ещё очень долго будет размеренно скрежетать под напором гладкой поверхности камня.
Но соблюсти ритуал в полном объёме Атену не позволили вдруг возникшие этой щедрой на сюрпризы ночью чрезвычайные обстоятельства.
Примерно в четвёртом часу утра мирная ночь в Храме была нарушена отчаянными воплями о помощи и бешеным стуком в запертые храмовые ворота.
Когда пробудившиеся мастера-паладины через четверть часа открыли ворота, им под ноги рухнул израненный, окровавленный старик и, рыдая, попытался просить о помощи, но жалких остатков его сил хватило лишь на бессвязное бормотание.
— Братья, да это же уважаемый Баргаш Стерж. — Мастер Фижин Серый Олень первым признал в истерзанном оборванце купца, многие годы доставляющего в Серебряный Храм обозы с провизией.
Едва живого, заговаривающегося и норовящего вот-вот завалиться в обморок человека бросился спасать искусный во врачевании ран целительными эликсирами мастер Крог Синий Вепрь.
— Кто ж учинил над вами такое непотребство, уважаемый? — спросил мастер Рагуст Белый Медведь, когда к старику, стараниями опытного паладина-врачевателя, вернулась ясность речи.
В ответ несчастный поведал храмовым паладинам следующую душещипательную историю.
Его обоз подвергся нападению буквально в двух километрах от Серебряного Храма. Четвёрку отчаянных наёмников — немногочисленную, но проверенную в бою охрану — буквально смели и разметали по ветру всего лишь двое злодеев. Но эти двое были настоящими исчадиями Адского Пекла, вырвавшимися прямо из-под земли.
Из сбивчивого описания купцом напавших чудовищ паладины догадались, с кем бедолаге пришлось иметь дело.
— Похоже, его обоз подвергся атаке двух рыцарей Ада, — первым озвучил общую догадку мастер Стерн Белая Сова.
— Просто чудо, что купцу удалось живым сбежать от них, — вторил ему мастер Крог Синий Вепрь.
По окончании рассказа исповедавшегося старика оставили в покое. Воспользовавшись этим, он лёг прямо на брусчатку внутреннего дворика и уснул оздоровительным глубоким сном. Храмовые паладины не стали лишний раз тревожить его и без того изрядно помятые старые бока, справедливо рассудив, что тёплой летней ночью на нагретой за день брусчатке лежать ему было хоть и жестковато, но совсем не холодно. А чтобы по утренней росе гость не продрог, хозяева Храма принесли из кладовой пару тёплых одеял и хорошенько укутали ими спящего купца.
