Если уже Тула давала обещание, она его выполняла. Обещала осмотреть его — значит, так оно и будет.
Сын сестры фру Мадсен, Эфраим, казался самому себе очень значительным и достойным человеком. Он рассказывал, что его высоко чтили в городе, хотя Тула так и не поняла, о чем, собственно, идет речь. Это было своего рода бахвальством, но ей казалось, что это мошенничество и надувательство. Он был к тому же богат, о чем все время напоминал ей.
И когда он сидел на стуле, а она осматривала его пропитанную портвейном подпорку, он оценивающе посмотрел на нее и сказал:
— Из сообщения моей тети я понял, что ко мне должна приехать девушка.
Боже! Об этом она не подумала! О том, что тетка может написать ему!
— Да, это должна была быть моя кузина, — торопливо ответила Тула. — Мы приехали вместе, но сегодня она неважно себя чувствует, так что вместо нее пришел я. Мы оба учились лекарству. Я надеюсь, в этом нет ничего плохого?
— Нет, — хрюкнул Эфраим. — Я не имею претензий к ученым бабам! Нет, мой мальчик, я рад, что пришел ты! У тебя тоже нежные руки.
— Спасибо за теплые слова! Только эта нога не в порядке?
— Да. Не мог бы ты помассировать ее еще немного? У тебя так чудесно это получается!
— Да, конечно.
— Мммм… — вздыхал от удовольствия Эфраим. — И еще немного повыше, будь добр!
Старательно массируя его белую, волосатую ногу, она объясняла, как нужно принимать лекарство, которое привезла. Но, предупредила она, это лекарство никоим образом не сочетается с употреблением спиртного, так что если господин будет выполнять это предписание, он быстро поправится.
Эфраим снова захрюкал. Рекомендации ему явно не понравились.
— А это лечение так уж необходимо? — спросил он.
— Если вы хотите снять ваши боли.
— Но если я выпью стаканчик-другой, это ведь не повредит — а?
Встав, Тула строго сказала:
— Стакан портвейна может означать для вас смерть! Кстати, если вы не пройдете курс лечения, вам грозит то же самое.
Она знала, что преувеличивает. Но в словах ее была доля истины. Она сама много раз видела, как перепившие мужчины умирали. Хотя конечно, это происходит и по тысяче других причин.
Она продолжала делать массаж, одновременно читая ему наставления:
— Вы ведь знаете, что такой болезнью, как у вас, болеют пьяницы, и прежде всего те, кто употребляет портвейн. Но у вас еще не все потеряно. Сделайте, по крайней мере, попытку… скажем, не пейте месяц. И если лечение не поможет, тогда… Он перебил ее:
— Да, да, я так и сделаю. Но мне что-то не совсем ясно, что именно мне нужно делать. Не мог бы ты придти сегодня вечером и еще раз пояснить мне все? Ты можешь переночевать здесь, а утром отправиться дальше.
— Благодарю вас. Я с радостью помогу вам вечером.
Его сияющие глаза следили за каждым ее движением. «Вряд ли он интересуется курсом лечения», — подумала Тула.
Ее пригласили на изысканный ужин, и Эфраим называл ее «мой маленький миньон». Тула не понимала, почему он так называет ее. Но он пребывал в великолепном настроении, потирал руки и покрывался потом от плохо скрываемого нетерпения. Большую часть дня он провел в конторе, и Тула бродила по его великолепному дому, замечая, что служанки бросают на нее косые взгляды.
Потом он вернулся домой, они поужинали, и он без конца брал ее за руку и прижимался щекой к ее щеке.
«Знает ли он, что я девушка?» — испуганно подумала она, но было ясно, что он так не думает. Он был изысканно вежлив, а слуг отпустил.
— Если ты подождешь, мой маленький миньон, я схожу переоденусь, — сказал он.
Тула кивнула и стала ждать.
Эфраим вернулся, одетый в длинную ночную рубашку, широкую, как шатер фокусника.
Он обнажил обе свои белые ноги и велел Туле массировать их.
Она подчинилась, хотя вовсе не была уверена в том, что именно такое лечение принесет ему пользу. Но если ему кажется, что это помогает, она сделает это, так велел ей Хейке. Удовольствие пациента — это уже наполовину выздоровление.
— Немного повыше, — попросил Эфраим. — И еще повыше! Сядь рядом со мной! Вот так. — Он похлопал Тулу по плечу. Погладил по руке и по спине. Дыхание его было тяжелым…
Под ночной рубашкой что-то явно приподнялось. Торчащее вверх острие. Вздохи его смешивались со стонами, выражающими удовольствие.
Нет, что же это в самом деле было? Ведь она же была для него мальчиком! Неужели он все-таки угадал, кто она?
— Мой маленький миньон… — прохрюкал он.
Миньон? Где она раньше слышала это слово? Читала? О нравах французского двора?
Теперь он попросил ее помассировать ему его жирные ляжки.
Тула, с ее обостренной чувствительностью, ощущала нагнетание атмосферы в комнате. Этот… Она чуть не прыснула от смеха, но сдержалась. Этот… бык! Запах течки!
Что за дурацкое выражение!
— Какие руки! Прекрасные, мягкие руки! — стонал он.
Хотел ли он, чтобы она подняла руки еще выше? Фактически, так оно и было. Судя по тому, как он ерзал и дергался на стуле, чтобы придвинуться к ней поближе.
Теперь на ночной рубашке у него было мокрое пятно, в том месте, где она оттопыривалась.
Глаза Тулы сверкнули. Это было дьявольски забавно! Какое увлекательное приключение!
Ну, что, попробовать?
— Не желает ли господин помассировать… немного повыше?
И тут же его рука схватила ее руку и направила в нужную сторону.
— Да! Да!
Вздохи его стали еще громче.
Боже милостивый! Тула едва сдерживалась от смеха, ей приходилось опускать голову, чтобы не расхохотаться. Теперь он помогал ей всем телом, тяжело дыша. Потом попытался встать со стула.
С трудом произнося слова, он сказал:
— Повернись ко мне спиной, мальчик! Нагнись вперед! Спусти штаны, и побыстрее, я не могу… долго ждать…
Миньон!
Она похолодела от замешательства, вспомнив, что она об этом читала.
Миньоном называли мальчика, который служил игрушкой французским дворянам, имевшим иную эротическую направленность.
Александр Паладин! Его долгая печальная история, продолжавшаяся до тех пор, пока Сесилия не вошла в его жизнь — как она могла забыть об этом?
А ведь Тула была девушкой! И если бы Эфраим узнал об этом, он пришел бы ярость. Теперь не время думать — нужно действовать!
— Сейчас, сейчас, — успокаивала она его, когда он пытался повернуть ее задом. И, не выпуская из рук его разогретый член — кстати, совсем маленький — она потихоньку прошептала усыпляющие заклинания.
— Сначала мне нужно увидеть ваше великолепие, — пояснила она, замечая, что на него уже начали действовать ее слова; он снова сел на стул.
— Ах, как это было чудесно… — пробормотал он, закрывая глаза.
А Тула бормотала колдовские заклинания, пока его член, который она держала в руке, не опустился и не сморщился.
