— А что? — вслух рассуждал Дарин. — Пусть начинает новую жизнь! Привыкает, обустраивается как-то… Меркатель-то его вряд ли освободил бы. А быть угнетаемым человеком, под пятой рабовладельца проживать — это разве нормально?! Страдал от притеснений, наверное…
Тут Дарин внезапно замолчал и призадумался.
На страдающую личность Басиянда никак не был похож, да и освобождение от рабства воспринял почему-то без энтузиазма… но почему?
Минут пять парень сосредоточенно размышлял над этим, потом махнул рукой и решил выбросить из головы подобные мысли. В конце концов, курс истории он в свое время прослушал, и даже сдал экзамен, а потому знал твердо: все рабы всегда мечтали о свободе, а если Басиянда и не ликовал по поводу освобождения, то исключительно по причине шока от свалившегося на него счастья.
У входа в Управление Дарин заметил Солоку — вид у бравого капитана был слегка утомленный. Рядом с ним стояла зеленоглазая красавица и, тоном не терпящим возражений, выговаривала:
— Послушайте, капитан, я уверена, что если поискать, как следует, мы непременно его отыщем! Что с того, что его нет в списках пассажиров? Он должен быть здесь — и точка! Он сам говорил мне, что отправится из Лутаки морем. Разве вы не понимаете, что я обязана его отыскать? Это же очень важно для меня! Я должна прямо в лицо высказать ему, все, что я думаю о нем! А мне есть что сказать, уверяю вас! — она высоко подняла голову. — Поторопимся! Не мог же этот негодяй вот так взять и исчезнуть?! Корабли не покинут Лутаку еще два дня!
— Но, госпожа Ичли, — обреченным голосом говорил капитан Солока, с тоской озираясь по сторонам. — Если вы говорите, этот несчастный… я хотел сказать, этот негодяй… если он такой негодяй, то, может, пусть себе плывет, а? — он с надеждой посмотрел на девушку. — Вы всегда сможете ненавидеть его на расстоянии. Это даже удобнее: ненавидеть пылкой, испепеляющей, качественной ненавистью на расстоянии!
— Разумеется, — с жаром отозвалась красавица. — Так и будет, не сомневайтесь. Но сначала я бы хотела все-таки взглянуть в его негодяйские синие глаза и сказать… высказать кое-что!
Завидев Дарина, Солока встрепенулся. Дарин тут же сделал вид, что занят и страшно торопится, помахал капитану рукой и стрелой помчался вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки.
Никакой необходимости нестись в Управление сломя голову у Дарина не было, но прочесывать гавань, набережную и пассажирские конторы в поисках сбежавшего жениха госпожи Ичли, он не собирался даже ради ее прекрасных зеленых глаз. Солока проводил парня завистливым взглядом и тяжело вздохнул.
— Идемте, капитан, — решительно скомандовала красавица. — Я благодарна вам за то, что вчера вы так любезно предложили свою помощь. Конечно, розыск немного затянулся, но я отступать не намерена! Это не в моем характере, так и знайте! Я отыщу этого негодяя.
— Похвальное желание, — убитым голосом проговорил капитан Солока. — Что ж, направимся, в таком случае к складам: иной раз грузовые суда берут на борт пассажиров. Проверим, нет ли там этого бедного юноши… простите, я, конечно же, хотел сказать «негодяя»…
Осторожно выглядывая из окна второго этажа, Дарин дождался, пока они удалятся на приличное расстояние, потом, весело насвистывая, сбежал с лестницы и пересек большой, вымощенный камнем двор.
Дел на сегодня больше не предвиделось, а значит, можно было возвращаться домой, в дом с синими ставнями, корпеть над очередным гербом или родословием да дожидаться развития событий с амулетом.
Дарин обогнул небольшой фонтан с круглым бассейном, где обитали говорящие рыбы, невольно прислушиваясь, о чем они болтают на этот раз, и хмыкнул. Дамы всегда норовили обойти бассейн стороной и даже суровые гоблинши, что трудились в казначействе Управления, проносились мимо, как корабли на всех парусах. А все потому, что капитаны, эти невоздержанные на язык морские волки, не жалели времени, обучая рыб все новым и новым крепким выражениям и достигли в этом нелегком деле такого успеха, что даже бронзовая статуя тритона, возвышающаяся в центре фонтана — и та краснела. Само собой, Дарин не мог остаться в стороне и тоже внес в образование рыб кое-какую лепту, но до капитанов дальнего плавания с их неиссякаемым запасом ругательств на всех известных языках, ему было, конечно, далековато.
Сегодня у бассейна посетителей не наблюдалось, и говорящие рыбы развлекались самостоятельно: высунув из воды головы, громко сплетничали про всех сотрудников Морского Управления да распевали хриплыми голосами неприличные песни.
— Дарин, Дарин! — завопила одна из рыб, заметив его. — Ты видел капитана Солоку с красивой девушкой? Как думаешь, он…
Тут рыба завернула такое, что бронзовый тритон только крякнул от смущения.
— Дарин, Дарин! А ты знаешь, что вчера твой друг Барклюня весь вечер проторчал в кабинете Горама? Знаешь, что он там делал? Хочешь, расскажу? Куда же ты?
— Тороплюсь! — крикнул парень на ходу.
— Он торопится! — заорала рыба. — А знаешь, что говорят про торопливых мужчин?! Постой, я расскажу!
Дарин прибавил шагу.
— Совсем офигели, — пробормотал он, делая вид, что не слышит, как рыбы выкрикивают вслед ему непристойности и заливаются хохотом.
К Восточному крылу Морского Управления примыкал небольшой ухоженный парк с цветниками, лужайками и фонтанами — предмет гордости гномов-садовников, которые хлопотали над клумбами и цветущими кустами с утра до ночи. Окружала парк узорчатая кованая ограда, но в одном месте, за кустами шиповника и зарослями остролиста, поставить ее еще не успели, и там тянулся обыкновенный дощатый забор. В заборе имелась приличных размеров дыра — это Дарину было известно совершенно точно, поскольку именно он недавно собственноручно выломал пару досок: спешил по делам, а обходить парк не хотелось. И пока подчиненные гоблина Марголина не обнаружили ущерба, нанесенного их хозяйству, Дарин, не сильно терзаясь угрызениями совести, пользовался удобной лазейкой.
Дойдя до конца аллеи, он на всякий случай оглянулся по сторонам, сошел с дорожки и побрел вдоль пышных зарослей шиповника, усыпанных нежно-розовыми цветами. От цветов веяло медовым ароматом, слышалось гудение пчел, кружившихся над кустами. Запах шиповника был таким знакомым, уютным, что Дарину на мгновение показалось, будто он вовсе не в Лутаке, а совсем в другом городе, где в парке над широкой рекой в начале лета точно так же зацветает шиповник и точно так же жужжат пчелы, перелетая с цветка на цветок. Погрузившись в воспоминания и улыбаясь свои мыслям, Дарин перепрыгивая через клумбы, проламывался сквозь аккуратно постриженные кусты, не замечая ничего вокруг, однако, держа курс строго на дыру в заборе.
