Ознакомительная версия.
Вот и перебросило большую и неуклюжую лодку через границу обитаемых миров. Ну, конечно, оба — и Бран, и Альбе, — стояли на самом пороге погибели, иначе бы ничего у них не вышло. И, я так поняла, Филиппово деяние, которое он совершил в другое время и совсем в другом месте, не имело ко всему этому прямого отношения. Создавая мир — создаешь его и вперед, и назад по оси времени, да будет тебе это известно на будущее.
И вот прибило искалеченную карру к совсем небольшому клочку каменистой земли. Выбрались оттудаБран и его жена, вытащили лодку на берег и пошли искать кого ни на есть живого.
Видят они: на камне посреди островка огромный кусок коры, на коре сидит голый старец, и седые волосы окутывают его густым плащом. А сквозь саму кору прорастает скудная, но яркая зелень.
— Кто ты, почтенный отшельник? — спрашивают они.
— Зовут меня Колумбан, — отвечает с трудом старец. — Принесло меня, как и вас, некое потустороннее течение с дальнего и знойного берега, где укрепился я, как на плоту, на частице великанского древа. Поначалу одно оно, это дерево, и давало мне постель в виде мха и еду в виде упавших в его щели зерен, потому что места сии бесплодны. Только несколько дней назад прибыли и приняли меня местные жители, что живут морем и в море — и кормят меня, сколько и когда могут. Жаль только, нет у меня ничего, чтобы отблагодарить их: народ это бедней меня самого.
Подарил ему тогда Бран Чашу Правды и объяснил, как ей пользоваться. Много раньше научился он отыскивать с ее помощью пресную воду, рыбные стада, потерянные в глубине клады, используя попеременно отрицание и утверждение, «да» и «нет».
— Не знаешь ли ты, о Колумбан, далеко ли до земли, куда мы с женой могли бы пристать, и есть ли она тут вообще?
— Есть, и не так уж далеко, — с готовностью ответил старец. — Сам я дал обет не покидать островка, который дал мне пристанище, мои морские друзья приплывут не так скоро, но доверьтесь течению — и вы достигнете прекрасной и удивительной страны, о которой мне рассказывал мой новый народ.
Так Бран и поступил. На всякий случай укрепил попрочнее мачту с обрывками паруса, кинул на дно кое-какие съестные припасы и одежду…
Но знаешь ли?
Только отвернулся он от святого старца, чтобы столкнуть лодку на воду в указанном месте, как тот исчез без следа. А с ним и волшебная золотая чаша.
Поняли тогда Бран и жена его, что приходил Колумбан из далекого прошлого и туда же вернулся…
Снова Шинуаз.
— Не спится, няня. Здесь так душно… — говорит Фрейя. — Окна бы, что ли, приоткрыть.
— Решетки на них как есть, так и будут, малышка, — отвечает Стелламарис. — И не душно тебе, а страх как боязно перед тем, что случится утром. Верно?
— Нет. Хотя — да.
— Рассказать тебе сказочку на ночь, что ли, как детям рассказывают. Чтобы крепче спалось и легче отдыхалось.
— Ой, расскажи. Меня никто так в темную ночь не провожал с тех пор, как я читать выучилась.
— Ну, слушай тогда….
Все знают теперь, что за Радужной Вуалью скрывается удивительная страна Рутен, Рху-тин, Рутения… И ты тоже знаешь — ведь и сама ты оттуда.
Но только легенды говорят о том, что живёт внутри тумана, разделяющего явь одних и вымысел других…
Нет, я не скажу, какое из двух царств существует в действительности, а какое нет. Это меняется в зависимости от того, с какой стороны ты смотришь.
Так вот, внутри Вуали вечно блуждают корабли старинных мореходов, что покинули один из миров и не сумели прибиться к другому.
— «Летучий Голландец», опера Вагнера. «Старый Мореход» Кольриджа.
— Не такие уже плохие примеры и доказывают твою общую культурность. Но нет, Я о другом.
Потому что лет… скажем, сорок или пятьдесят, а то и все сто назад из Вуали вышел корабль. Очень похожий на скорлупы ба-нэсхин, но гораздо больше. Те же мощные дубовые планширы поперек корпуса, тот же ясеневый шпангоут, похожий на китовые рёбра, и кожи так же плотно сшиты корабельной иглой, до черноты проварены в дубовой коре и смазаны жиром — того требует едкая соленая вода. Парус на ясеневой мачте из шкур того же непонятного зверя, а вёсел нет, одни уключины. Потрепало, видать, и корабль, и его экипаж. Всего двух человек прибило к готийскому берегу волнами, и были то мужчина и женщина. Он светловолосый, почти седой, и темноглазый — почти как уроженец Вестфольда. А она — черные косы, синие-пресиние колдовские глаза и к тому же беременна.
Пришли они, как ты понимаешь, со стороны островов, этого уже хватало, чтобы счесть их дружками желтомордиков: так простые готийцы дразнили в те времена Морскую Кровь. Да и вестфольдцев здесь не особо жаловали. Подобное и сейчас чувствуется, а тогда этим прямо-таки разило на всё побережье.
Ну, по счастью, чужаков первое время не трогали, а попозже и пользу в них нашли — человек этот оказался хорошим мастером по железу. Жил он с самого начала и до конца этой истории под своей перевернутой кверху днищем каррой. Так называлось его судно. Да и местной речью он более или менее сносно овладел в считанные месяцы.
Для кузни он соорудил хижину из больших камней, а в бывшей карре проделал отверстие в стене — для двери — и еще одно, для очажного дыма. Она у него тоже на камень была поставлена, чтобы повыше было.
Так и жил наш странник. Чинил утварь, лошадей ковал, брался за всякую простую работу. Кухарил понемногу. А жена только и делала, что грелась у костра или на солнце и пела песни.
Да, звали его, конечно, Бран, а ее Альбе. Странные для крестьянского слуха имена, верно?
Ну, представляешь себе, что с ним одним еле мирились, а тут еще ведьма брюхатая в доме. И вот когда пришла ее пора, не мог он никого из местных баб дозваться, чтобы ей помогли. И уже двое суток длились роды, так что сил у матери совсем не стало.
И вот посреди зимней вьюжной ночи…
— Как хорошо. Почему-то все удивительные вещи происходят в мороз и непогоду.
— Но это и правда было так. Словом, стучит некто в дверной косяк: сама-то дверь была кожаная, как и вся хижина. Кузнец открыл — и увидел девушку лет пятнадцати от силы. Ну вот как тебя — только, разумеется, наши женщины покрепче будут. Собой не так уж хороша, да и одета совсем просто: темное всё. И холщовая сума через плечо.
Говорит:
— Я к тебе со своей незадачей пришла, а тут у тебя твоя собственная. Ну-ка, подвинься. И воды мне побольше нагрей — самый чистый снег от порога возьми и на очаге растопи!
— Кого-то эти слова мне напоминают. Стиль знакомый.
Стелламарис улыбнулась.
— Тогда полагай, что не сказка это, но меня все ж не перебивай.
Ознакомительная версия.
