Король-поэт (ЛП) - Мьер Илана С.

— Тихо, Шут, — Элиссан повернулся к Рианне. — Не твоя дочь, — сказал он. — Слушай, Рианна. Послание тебе от твоего мужа. Он жив, в Кахиши. Был, когда писал, — теперь она увидела. Он держал в руке бумагу. Развернутую. Рианне казалось, что она с места могла узнать изящный почерк Неда. — Мне нужно было это прочесть, миледи, — сказал Элиссан. — Все письма из Кахиши — важная информация. Прошу простить меня за такое нарушение личного пространства, — он поднял бумагу. Она медленно потянулась за письмом. Пыталась скрыть головокружение, от которого накренился пол и ослабели колени.

Нед.

Она словно смотрела на себя издалека. Словно кто-то другой держал письмо руками, что не дрожали, и кто-то другой прислонился к подлокотнику дивана, чтобы внимательно прочесть.

— Не нужно читать это здесь, — Элиссан звучал по-доброму.

— Вертятся и вертятся, — бормотал Сим из угла, кружась на носках.

Она игнорировала обоих. Глаза наполнились слезами, прояснились. Она читала. Она не спешила, впивалась глазами в каждую строку. В комнате стало тихо. Даже Шут молчал.

Рианна закончила и слышала только одно: треск огня в камине, тепло плясало в осенней ночи.

Она прошла к камину. Без слов и эмоций на лице она бросила письмо Неда в огонь. Смотрела, как изящные линии чернеют. Она отвернулась.

— Я устала, милорд Диар, — сказала она. — Спасибо, что передали мне эти новости.

Он следил за ней. Его глаза были голубыми, сочетались с кольцом с сапфиром на его правой руке. Он мягко сказал:

— Зачем уничтожать его?

Она выдерживала его взгляд.

— Вы знаете, что он сделал.

— Он отрицает это. Говорит о любви к тебе.

— Это слова, — она слышала в низком четком голосе нечто незнакомое, женщину, что была старше и устала от знаний. Может, такой она и стала. — Если бы мне было дело до слов, я бы вышла за поэта. Слова не починят мост. Не исцелят ребенка с болезнью, — она пожала плечами, словно прогоняя свои слова. — Если не против, милорд, уже поздно.

Шут певуче заговорил:

— Поздний час,

Поздний день,

Поздно в жизни

Снова увидеть любовь.

Элиссан еще смотрел на Рианну с тревогой. Но сказал лишь:

— Моя стража тебя проводит.

В тишине те же три Избранных подошли к ней. Рианна, казалось, шла по воздуху, возвращаясь, не замечая мужчин вокруг нее. Она не видела дорогу, ноги шли сами.

Она будет думать о письме Неда позже. Позже. Сейчас нужно было думать о важном.

Магическое оружие. Холодный голос Этерелла. Где-то в замке под их ногами. В подвалах были туннели, насколько она слышала. Она ничего не знала о той части замка, даже истории Неда тут не помогали. Он работал над землей, в комнатах совета, спальнях, дворах. У нее не было карты и подсказок для этого.

Она увидела перед глазами лицо отца, он умолял ее бежать с ними. И его вопрос: «Почему?».

Рианна Гелван пыталась ответить нежно, несмотря на свои ощущения.

— Не забывай, — сказала она ему. — Я — дочь своей матери.

ГЛАВА 2

Ветер был яростным в ту ночь. Дождь хлестал. Нужно было починить ставню, она постоянно хлопала, и он порой забывал и вздрагивал от этого. Его часто беспокоили, и старый Пророк не был уверен, что был в безопасности. Каждую ночь стоны и скрип дома вызывали новые ужасы в его старых костях. И каждый стук ветки по окну.

Он думал, что они пришли за ним. Юноши с глазами без света.

Истории из Тамриллина добрались до этой долины. Мир изменился.

Его ладони дрожали, пока он бросал бревно в огонь. Он вытащил кочергу, чтобы пошевелить бревна, смотрел на танец искр. Их шипение составляло ему компанию.

Он был не таким и старым. Ощущал себя старым. Он был изгоем, его прогнали. Ему было нечего сказать. В далекой долине, где было мало земли, трава росла пучками. Стены колючих кустов тянулись в стороны. Это место не было желанным.

И он не думал, что вернется сюда.

Его дом был в роще ольхи. Бродя среди тощих осенних деревьев, он ощущал себя как они. Он тоже остался нагим. И теперь всегда было холодно.

Бам. Бам. Бам.

Он застыл. Это была не ставня. Ветер выл, дождь стучал. И еще звук. Дверь.

Бам. Бам. Бам.

Он сдавался. Если найдут его, пускай. Жизнь в страхе не была жизнью. Его друг так сказал бы. Его смелый друг был теперь мертв.

Пророк открыл дверь.

Холод ночи проник в дом. И голос:

— Кай Хендин, — женщина. Она опустила капюшон, и он увидел угловатое лицо и темные глаза. — Простите, что поздно. Я могу войти?

Ее вежливость потрясала, пока она стояла в мокром плаще, который трепал ветер, но его облегчение было сильнее. Хендин когда-то был архимастером на острове Академии. Он закрыл за ней дверь.

— Приветствую, Пророк, — вежливо сказал он. — Миледи, я боялся, что вы мертвы.

Она стояла перед ним в темном платье, на плече висела сумка. Она опустила сумку, вручила ему мокрый плащ, чтобы высушить его у камина. Она сказала:

— Можете спросить, почему я тут так поздно. Опоздала спасти… нашего друга. Уже поздно для всего.

Это было как удар.

— Нет, — сказал он. — Никто не знал, что грядет, — она молчала. Он не знал, хотела ли она, чтобы он продолжал, или ее охватили воспоминания. — Я рад, что ты тут, — он смутился. Она видела, как он жил. Она, которая была Придворным Поэтом. В этой хижине в далекой долине. Наследие его семьи, позволенное ему братом. Это было далеко от того, когда он был архимастером. — У меня есть, — робко сказал он, — немного вина.

Лин Амаристот отмахнулась от предложения. Его поразило ее поведение. Она стояла так, что казалась выше. Но было нечто странное, что он заметил, когда она опустилась на простой стул у огня. В свете огня ее ладони сверху сияли. Нити золота, как прожилки в мраморе. Она заметила его взгляд, подвинула рукав, чтобы он увидел, что золотые вены тянулись по ее руке. Ее кожа мерцала.

— Мое новое… украшение, — сказала она. — Но это не сейчас, — она протянула пальцы к огню, чтобы согреться. На правой ладони мерцал разными красками темный кристалл.

Об этом камне были истории. И ни один Пророк не носил его.

Он хотел сказать: «Что ты такое?».

— Кай, — сказала она. — Я не хочу тянуть тебя в опасность. Ты был дорог Валаниру Окуну. Он хотел бы тебе безопасности.

— Ты считаешь меня трусом.

— Нет, — она пожала плечами. — Это… все, что случилось со мной, — она посмотрела на свои ладони. — Я не знаю, что сделала бы, если бы вернулась в прошлое. Мирная жизнь… ценна. Он — наш друг — хотел бы такого для тебя.

— Мои друзья мертвы, — сказал он. И не знал, как продолжить. Скелеты ольхи под серым небом. Мирная жизнь. Он подумал об острове Академии, где звук моря был, куда ни пойди. Он считал этот звук фоном для своих песен. Для всей музыки. В этой долине были только птицы и звери, а теперь ветер. Порой тишина ночи будила его. Порой — сны.

Где было спокойствие?

Придворный поэт молчала. Она смотрела на огонь. А потом взглянула на него, но взгляд было сложно понять.

— Потеряли друзей, — сказала она. — Это у нас общее, — ее улыбка в этот раз была печальной. — Я тут не для того, чтобы позвать тебя. Я серьезно. Я хочу только информацию.

— Информацию.

— Мне нужно знать, что ты видел, — она склонилась. — Все, что можешь рассказать об Элиссане Диаре. О той ночи. Ты знаешь, о чем я.

— Это… важно?

Он забыл, какими темными порой казались глаза Лин Амаристот. Чернильно-черными. Ее следующие слова были почти шипением между зубов:

— Важнее всего.

* * *

Он был у озера в ту ночь. Он не знал, откуда она узнала. Тогда Манайя уже все изменила. Смерть Валанира. Хендин с трудом мог вспоминать искаженный труп на полу Зала лир, не похожий на друга. Те глаза. Он просыпался от этого вида по ночам.

В ту ночь убили учеников. Дорн Аррин и Джулиен Имара пытались его спасти, но пострадали. Чары заморозили Хендина на месте, как и других архимастеров, и он не мог говорить или двигаться. Он смотрел, как их бросили в огонь. Ритуал Манайи превратили в жуткое или вернулись к тому, каким он был. Даже он не знал.