Обычно по вечерам Мурава с детьми ели чечевичную похлёбку. Не так это трудно: наколдовать горстку чечевицы, луковку, а, если получится, то и морковинку. Главное, чтобы чечевица вышла свежая, иначе вариться похлёбка будет до скончания века. Но и без того похлёбку приходится кушать вечером, когда она укипит в семейном горшочке. Отличная вещь, вечерняя похлёбка, если бы не она, семье пришлось бы сухомятничать, а это уже вовсе никуда не годится. Ещё бы соли самую каплюшечку, не в похлёбку даже, а присолить лепёшку, но соль это такая вещь, её самостоятельно не наколдуешь, а откуда она берётся у лавочника, не знает никто.
Мурава перелила похлёбку в миску, откуда будут хлебать все трое, раздала лепёшки: Арчену чуть побольше, Луре поменьше, и в этот момент снаружи раздался тонкий голосок:
— Тётя Мурава, выдь на минуту. Чо скажу…
Кто сказал, что наушничать да сплетничать нехорошо? Не принеси Пася недобрую весть, обрушилась бы та на семью внезапно, и кто знает, чем бы кончилось дело? А так Арчен доказал, что он мужчина и глава семьи. А что мужчина покуда маленький, то и семья невелика.
— Призовут тебя к ответу, — внушал Арчен матери, — ты ничего не знаешь, нигде не была, ничего не видела. Ртуть в лавке покупал я, яму в лесу копал я, воду в яме отравил тоже я, а ты в лесу вовсе не бывала, а моих делах знать не знаешь, ведать не ведаешь.
— Как же я могу на тебя сваливать…
— Сможешь. Меня так и так накажут, а ты признаешься хоть в чём-то, тебя из селения выгонят, и Лурка без тебя пропадёт. Не обо мне и не о тебе надо думать, а о Луре. Мы с тобой большие, а она маленькая.
— Я тоже взрослая, — сказала Лура, зачерпнув побольше чечевицы со дна миски.
Глава 4
Совет селения, решавший все важные вопросы и выносивший приговоры преступникам, собрался на том самом склоне, где мальчишки играли в палку. Сделано так не с проста ума. Под открытым небом совет подолгу заседать не станет, тем более что на склоне сидеть не на чем.
Арчена привели на судилище связанным. Хорошо хоть Мураву с Лурой на суд не приволокли, сумел Арчен отплеваться, взявши всё на себя.
— Люди, — начал лавочник Порш, — вот перед вами явный злодей и вредитель смирной жизни, который навёл смертную порчу на моего сына младенца Никола.
— Этот младенец постарше меня будет! — выкрикнул Арчен.
— Заткни пасть и отвечай только, когда тебя спрашивают. А покудова пусть отвечает тётка Пухана. Отвечай, как на духу: чем окормили Никола?
Промеж лавочника и лекарки сыздавна тлело недоброжелательство, и они не собирались его скрывать даже ради такого лакомого дела, как возможность засудить нахала Арчена.
— Кто ты такой, — подбоченясь, ответила Пухана, — чтобы тута допрос вести? Это дело деда Хроста, а не твоё.
— Ты, баба, никак с глузду съехала. Дед Хрост от старости себя не помнит, где ему дело разбирать по обычаю и совести. Вот и приходится мне за всё опчество стараться.
— Будет тебе. Видим, как ты стараешься и ради кого. Чего спросить-то хотел?
— Ты Николу пользовала. Верно ли, что его окормили белой ртутью?
— Видали? Чушь городит и не краснеет. Да если бы его ртутью окормили, он бы сейчас в могилке лежал. А у него только руки пострадали.
— Что же, ему руки белой ртутью обмазали? — спросил Порш, белой ртутью торговавший, но о её свойствах, почитай что, ничего не знавший.
— Да-да! — закричал Никол. — Он грозился меня ртутью отравить. Все мальчишки слыхали.
Из всех мальчишек на судилище был один только Кудря, который уже считался взрослым.
— Было такое? — спросил лавочник.
— Было, — негромко ответил Кудря. — Угрожать — угрожал, но не отравил, ушёл без драки.
— Об этом судить нам. К тому же, замах хуже удара. Теперь пусть ответит тётка Пухана. Верно ли, что на руки Никола попала белая ртуть, отчего и приключилась ужасная болезнь?
— Порш ты есть, и разум у тебя паршивый. Прямо так руки белой ртутью обмазать, язвы бы появились до самой кости, а там и смерть не замедлила. Тут отравитель особое снадобье использовал. Варил яд на белой ртути, а рецепт уже с него надо спрашивать.
— Что-то ты много в этих чародействах понимаешь. Откуда у тебя такие знания?
— Я же тебя не спрашиваю, откуда у тебя в лавке такие зелья. Твой сынуля вполне мог в яд вмазаться, из дому не выходя.
— Я на то и лавочник, что у меня в лавке всё есть, а не только соль да сахар. И без спроса и денег никакой посетитель не сможет никакого товара коснуться.
— А я на то и лекарка, чтобы знать, отчего какая хворь приключается, и чем её пользовать.
— Будет вам собачиться, — произнёс толстый Барук. — Решайте, что случилось, кто виноват, и как его наказывать. А людям по домам пора. Обед стынет.
У каждого в селении был свой недоброжелатель. Нашёлся такой и у Барука.
— Тебе бы только об обеде думать! — съязвил Хель, мужик вредный и въедливый. — Пускай нам Никол самолично объявит, где он мог такую заразу подцепить.
— Ни сном, ни духом! — заныл Никол. — Нигде не был, никуда не совался, а вот он подошёл ко мне и говорит: «Наплачешься ты у меня!» — и палкой по рукам ударил.
В толпе угрожающе загудели, а Арчен крикнул:
— Врёшь! От первого до последнего слова — всё брехня!
— Раз так, — возгласил Хель, — послушаем твою брехню. Говори, как, по-твоему, дело было.
— Чего слушать злодея? — закричал Порш. — Казнить его беспощадно, пока он и на нас порчу не навёл!
— На всю громаду, поди, не наведёт. Пусть говорит!
— Мне нет и не было никакого дела до Никола, — начал Арчен. — Я занимался своим колдовством и для этого ушёл подальше от людей. Я не думал, что кто-нибудь сунется за мной в лес. Угодно, наказывайте меня за то, что я был в чаще, но больше я ни в чём не виновен. А вот Никол соследил меня в лесу и полез в чужое колдовство, за что и поплатился.
— Неправда! — взвыл Никол, дважды битая задница которого почуяла новую порку.
— Врёшь! — в тон Николу взревел Порш. — Мой сын никогда не окажется в лесу!
— А вот Арчен по собственному его признанию в лесу был, — Хель уверенно захватил ведение дела и никому не давал заболтать его. — Это уже преступление. И что ты делал в лесу?
— Я вырыл там яму.
— Как?
— Лопатой. Нашёл лопату на Трофейной свалке и этой лопатой вырыл яму.
— Я затрудняюсь сказать, это ещё одно преступление или целых два.
Никто не перебивал Хеля, все видели, что он быстро и напористо ведёт судебный процесс к самому суровому приговору.
— Зачем тебе понадобилась эта противоправная яма?
— Там набралась болотная вода, я высыпал туда порошок белой ртути, — по толпе прошёл стон, — а чтобы яд не растёкся по окрестностям, поставил защитный барьер: вбил осиновые колья с особым заговором.
— Зачем это тебе?
— Не ваше дело. Моё колдовство — моя тайна.
— Все слышали: преступник отказывается от дачи показаний. Кто-нибудь ведёт счёт преступлениям? — а то я уже сбился. В чём ещё ты хочешь признаться?
— Он готовил там зелье, чтобы отравить моего сына! — не удержался Порш.
— Если бы я захотел, я бы просто дал ему лопатой по башке.
— Все слышали, какие планы сметил убивец?!
— То есть, ты собирался ворваться в селение с лопатой в руках?
— Нет, конечно. Я уже говорил, Никол выследил меня в лесу, а когда я ушёл, оставив яму без присмотра, он разломал магический круг, заразив ядом лес на сто шагов в любую сторону. А потом принялся мыть руки в отравленной воде.
— Я же не знал, что она ядовитая! — заголосил Никол.
— Как видим, Никол сам признался, что тоже был в лесу, — постановил справедливый Хель. Ему было неважно, сколько человек засудить, главное — покрасоваться перед обществом.
— Подсудимый Арчен, если то, что ты рассказал, правда, почему ты не остановил Никола, позволив ему полоскаться в отравленной воде?
— Я его остановил. Схватил палку и ударил ему по заднице.
— Врёшь!.. — заорали одновременно отец с сыном.
