Мальчишник мы всё-таки устроили, силами всех «дядь» и примкнувшего к ним Влада. Неплохо погуляли, хоть и безо всяких безумств наподобие тех, что показывал во внутреннем кинотеатре дед, и даже без тех приключений, на поиски которых под конец вечера потянуло некоторых собравшихся. Сидели, немного выпивали (ну, не все немного), закусывали, разговаривали. Все травили байки о семейной и холостой жизни, о гулянках, в которых участвовали и о приключениях, после гулянок найденных. Ну, и просто шуточки отпускали, порой довольно сомнительными. Безоговорочным чемпионом тут был дед, хорошо, что его никто не слышал, за исключением меня. Как пример одной из приличных, относительно остальных, дедовых шуточек:
«Вызывая на мальчишник девочек лёгкого поведения главное не получить в гости весь девичник!»
Ближе к концу вечера я порадовался, что по совету деда снял стоик в заведении, которое относительно рано закрывалось: к десяти часам нас попросили рассчитаться и вежливо, но непреклонно выпроводили на улицу. Желание продолжить высказали только двое и, не найдя поддержки, ушли куролесить дальше своей компанией, а мы с Владом двинулись отсыпаться перед завтрашним.
Утром мы с Владом, что с разрешения коменданта жил в моей комнате, поднялись, позавтракали, переоделись в парадное, а на подходе к фургону меня вдруг накрыло! Такое ощущение, что все переживания, которые терзали Мурку мою последний месяц свалились на меня разом. Какой-то иррациональный страх, даже трудно точно сказать — перед предстоящим или из-за того, что всё может сорваться. В голову чего только не лезло: попадём в аварию, Маша заболеет и прочее, всё менее разумное и вероятное.
— Э, брат, да ты весь белый! Это тебя проняло-то! Ну, давай, успокаивайся!
Попытки глубоко дышать или, там, сделать зарядку не помогали, тем временем подошла Надежда Петровна, которую мы взялись подвезти. Нужно было ехать, однако я только с третьей или четвёртой попытки смог попасть рукой по дверной ручке.
— Не, братка Юрась, так ты нас всех до ближайшего столба только довезёшь. Лезь-ка ты на пассажирское место, я тебя сегодня повожу! — Влад подумал немного, потом метнулся к задней части фургона. Вернулся он с бутылкой «Пшеничной» и стаканом, сорвав пробку налил почти полный:
— Давай, хлебни для храбрости!
Я трясущимися руками взял стакан и, не чувствуя ни вкуса, ни крепости, думая только о том, чтобы не облиться, выпил всё налитое. Влад только крякнул, глядя на такое дело. Чтобы не оставлять меня одного — загрузили в салон вместе с комендантом, которая всю дорогу пыталась меня растормошить, что-то рассказывала, задавала какие-то вопросы, но у меня словно горло перехватило, мог только хрипеть. Увидевший такое дело Гена «Зубы», которого мы подобрали по дороге в условленном месте, не задумываясь повторил «терапию» от Влада: увидев стоящие на столике стакан и бутылку, а мы их никуда не прятали, просто в голову не пришло, вновь налил мне по рубчик водки и заставил выпить. Когда стакан опустел, скомандовал:
— А теперь глубокий вдох, и на выдохе: «Аааа!»
— «Бэ», блин! Меня же развезёт сейчас — второй стакан за полчаса, залпом и без закуси!
— О, пробило! Отлично, работаем!
Дорогу нам всё же перегородили — перед самым въездом во двор, сооружение состояли из двух разномастных стульев и боком лежащей на них садовой лестницы. Малолетних строителей баррикады, сверкавших глазёнками (приключение же!) полностью удовлетворила щедро брошенная в воздух горсть конфет, а исподволь руководившего ими дворника — бутылка «Ржаной» и полукольцо копчёной колбасы. После этого стулья и лестница отправились в дворницкую, а мы — в мурлыкинский двор.
Там, при выходе на свежий воздух, меня на самом деле и «пробило», и «отпустило», так, что я начал воспринимать всё отрешённо, как сквозь стекло. Даже немного жаль, что процедуру выкупа толком не воспринял, было явно весело. Гена сверкал зубами и остроумием, сыпал прибаутками, аргументами и мелочью, Влад подносил ему заказанные «боеприпасы», а я, как положено по канону, стоял за спинами, «бросая томные взгляды на окна возлюбленной». Не знаю, на сколько они были «томные», а вот сам я оказался в какой-то момент «амаль непрытомны[1]», благо, Надежда Петровна заметила и что-то объяснила тёще, которая тихонько подошла ко мне и, взяв за руку, слегка даже не протрезвила, а просто привела в чувство. Тем временем процесс выкупа подошёл к концу, и финальной точкой послужил как раз мешок с копейками. Гена буквально осыпал ими руководившую обороной Василису, отпустив при этом какой-то комментарий, которого я не расслышал, а Вася покраснела (Василиса! Покраснела! Да ладно — я не так и много выпил!) и, махнув рукой под смех зрителей отошла в сторону. Правда, в конце взмаха она каким-то на редкость плавным и логичным жестом выхватила у Гены мешочек с серебром. И сделала это столь естественно и непринуждённо, что мой дружка даже не сразу сообразил, что, собственно, только что произошло. Ай да Вася! Усыпила бдительность и урвала свой трофей, как кошка мышку!
Но тут вышла моя милая, моя невеста — и всё остальное не исчезло, но перестало представлять хоть какой-то интерес. Платье, причёска — всё это, конечно, было. Не могло не быть, люди бы не поняли, хотя я бы предпочёл обойтись без них — и без свидетелей в том числе. Что ещё могу сказать про платье? Оно было, скорее всего, белое. Или, во всяком случае, светлое. И, пожалуй, пышное. По крайней мере, какие-то складки я помню наощупь, когда позже, уже после заключения брака, подхватил Машу на руки. Единственное, что я видел — это она, моя Машенька, такая родная и, одновременно, кажущаяся незнакомой, более… Не могу подобрать слова даже. Как куколка, но живая, очень живая, и словно светящаяся. Стоял, любовался, и был вполне счастлив, пока меня не ткнул в бок Гена.
— Юра, отомри! Опоздаем!
Взял невесту за руку и повёл к выходу со двора, где у ворот уже ждала наёмная карета. Да, мой фургон удобнее, комфортнее, быстрее и безопаснее, но — традиции, и всё тут! Невеста благородного происхождения должна передвигаться только и исключительно в карете. Причём из дома к месту заключения брака — с подружками, отдельно от жениха, у которого вторая карета же, обратно — муж с женой, а дружки — с подружками. В подружках, кстати, Ульяна и какая-то незнакомая мне девица. Увидел их и узнал Ненасыть только когда они оттёрли меня возле входа в экипаж.
Потом были полтора часа бессмысленных для меня перемещений по городу. Нет, символизм и прочее я знал — вроде как невеста прощается с какими-то знаковыми для неё местами, но смысл в этих символах, если она никуда из города не уезжает? Один раз кормили птиц — в специально отведённом месте, специально заготовленным и подготовленным зерном. Периодически на нас налетали стайки детей с поздравлениями — их Гена или Влад осыпали горстями конфет, или с теми же целями подходили подростки либо взрослые. Им шли другие сувениры и подарки, а Гена при этом ругал себя и Васю, утащившую серебро, как раз для раздач на этом этапе предназначенное. Пришлось ему импровизировать, а при первой возможности — разменивать мелкие купюры, на что лавочники поутру шли неохотно — им ещё весь день сдачу давать, вот вечером они мелочь сгружают в обмен на более крупные деньги весьма охотно.
Последняя остановка по пути к месту регистрации — у памятника Императору. Вроде как предстать перед ним и попросить благословления. Интересно, какая паника поднялась бы, если б памятник на самом деле кого-то благословил? Надо же, какая чушь в голову лезет, что с мелочью, что с памятником-големом…
В ратуше — хотя на самом деле это, разумеется, никакое не здание самоуправления, а присутствие городского головы и губернатора, но все называют, как проще — нас встретил сам мэр. Видимо, из уважения к статусу тестя, или моего посажённого отца — Лебединского. Толкнул дежурную речугу о том, какая мы красивая и многообещающая пара, как он рад и счастлив и так далее, главное — что был достаточно краток, уложившись в семь минут. Я его даже зауважал за это. Приближалось главное действо, которое, в принципе, можно провести хоть вдвоём посреди леса.
