— Ты моей смерти хочешь? — меланхолично осведомился сэр Шурф. — Или воцарения хаоса в Соединённом Королевстве? Или просто развала Ордена Семилистника?
— Слушай, какой отличный набор! — восхитился я. — Беру всё, заверни. Какое это, оказывается, зловещее заклинание — гламитариунмайоха! Знал бы, давным-давно разучил бы.
— Тебе даже заклинания ни к чему. И без них всё отлично получается, особенно по части хаоса и развала. Вот прямо сейчас у меня в приёмной уже второй час сидит глава нашей Гугландской резиденции. И старший Орденский казначей с отчётами о перерасходах, которые ещё надо придумать, как возмещать. Не говоря уже о том, что мне придётся принести официальные извинения руководству Канцелярии Забот о Делах Мира в связи с очередным переносом времени начала аудиенции, обещанной им ещё три дня назад. Именно то, чего мне с самого утра не хватало — официально перед кем-нибудь извиниться. Спасибо тебе, сэр Макс.
Только теперь я понял, что он не просто играет свою излюбленную роль самого серьёзного и занятого человека в Мире, а действительно сердит. И на всякий случай воспроизвёл в памяти специальное заклинание, очень полезное в тех случаях, когда приходится падать с большой высоты. Не то чтобы мой друг имел дурную привычку сбрасывать меня с крыши по всякому ничтожному поводу, но всё однажды случается в первый раз. Так что некоторая предусмотрительность не повредит.
— И сорок семь прошений о пересмотре заключений комиссии по выдаче лицензий на магическую деятельность лежат на моём столе ещё со вчерашнего вечера, — тоном смертника, диктующего своё последнее письмо потомкам, добавил Шурф. — А я в это время…
Он умолк, явно пытаясь подобрать более-менее пристойный аналог выражения «маюсь хернёй».
— А ты в это время сидишь на крыше, — подсказал я. — И собираешься пить непостижимый мистический чай, который зловещий я вот-вот, буквально с минуты на минуту достану для тебя из таинственной Щели между Мирами. Это только на первый взгляд кажется легкомысленным времяпрепровождением, а на самом деле, гораздо важней всех прочих твоих занятий. У каждого Великого Магистра должны быть неизрекаемые тайны, способные ужаснуть непосвящённых, иначе какой он, к лешему, Великий Магистр. Я решил, что внезапный побег ко мне на крышу в разгар рабочего дня — вполне себе неизрекаемая тайна. Особенно в сочетании с тонизирующими напитками из иных миров. Для начала точно сойдёт. А потом придумаем что-нибудь покруче.
Сэр Шурф посмотрел на меня с некоторым интересом. Такая постановка вопроса явно не приходила ему в голову.
Я спрятал руку под полой лоохи и достал из Щели между Мирами сперва старый зонт — просто для смеху, как в старые добрые времена, когда только начал осваивать этот полезный магический трюк, — потом какой-то неизвестный мне роман в бумажной обложке, специально чтобы порадовать Шурфа, который за любую книжку из другой реальности душу продаст, и наконец обещанную кружку чая. И кофе для себя. Гулять так гулять.
— Гламитариунмайоха! — сказал я, поднимая свою чашку, как бокал с вином.
Друг мой укоризненно покачал головой. Однако чай он пил с нескрываемым удовольствием, а книгу прижимал к сердцу столь страстно, словно в ней содержался какой-нибудь тайный рецепт беспредельного счастья. Впрочем, в его случае счастье — это сама книга, пока они вместе, никакие дополнительные рецепты не нужны.
— Всё-таки не могу поверить, что ты позвал меня только затем, чтобы продемонстрировать выученное слово, — наконец сказал он. — Как-то это слишком. Даже для тебя.
— Во-первых, не слишком, а в самый раз. А во-вторых, победа над гламитариунмайохой — достойный повод напоить тебя чаем.
— Подозреваю, что дело не в слове, а именно в чае. Точнее, в том, что ты считаешь, будто мне надо время от времени делать перерывы в работе. Не то чтобы я был принципиально не согласен с твоей позицией. Будь моя воля, жизнь надолго превратилась бы в один бесконечный перерыв. Просто я пока не могу позволить себе такую роскошь.
— Совершенно верно, не можешь. Поэтому мне приходится выманивать тебя хитростью. Если, конечно, этот жалкий лепет про «срочное дело» можно считать хитростью. Хорошо, что тебе пока хватает здравого смысла вести себя так, будто ты мне веришь. Всё-таки инстинкт самосохранения — великое дело. Хвала Магистрам, он у тебя есть.
— Не преувеличивай, — отмахнулся Шурф. — О самосохранении речи пока нет. Я достаточно вынослив.
— Надеюсь, что так. А всё-таки валять балду хотя бы полчаса в день — хорошая, полезная магическая практика. Особенно если проделывать это на моей крыше. Тем более, весной. От такого безответственного поведения наше существование прирастает смыслами со скоростью дюжина смыслов в минуту. Или вообще сто. Кто ж их станет считать, когда вокруг такое творится. Вся эта дурацкая прекрасная жизнь.
Для убедительности я воздел руки к небу, по которому стремительно неслись прозрачные сизые облака, неумело прикидывающиеся хмурыми тучами. Но меня не проведёшь. Я точно знаю, что весной на небе бывают только облака.
— Конечно ты прав, — неожиданно легко согласился мой друг. — И вот чему мне следовало бы у тебя поучиться.
— Быть правым? — рассмеялся я. — С этим ты и сам неплохо справляешься.
Но Шурф остался серьёзным.
— Любить жизнь. Не отдельные её составляющие, что легко удаётся многим, включая меня, а весь процесс, целиком.
— Это, кстати, только здесь стало так, — сказал я. — После того, как я попал в Ехо. Теперь, задним числом, понимаю, что раньше вообще не умел любить. Только увлекаться и привязываться, надолго или нет — это уж как повезёт. А этот город разбудил моё сердце. Или даже не разбудил, а развязал, как будто оно было перекручено узлом, а здесь вдруг вернулось в нормальное состояние. Не знаю, как ещё описать. Но после того, как я оказался в Ехо, мне стало легко любить — всё, что под руку подвернётся. Например, жизнь. И весь Мир, который великодушно разрешил мне быть его фрагментом. Из меня получился очень счастливый фрагмент. Несмотря ни на что. И кстати, когда я в очередной раз притащусь к тебе с жалобами на тяготы существования, напомни мне этот разговор. В минуту слабости бывает очень полезно вспомнить, как в действительности обстоят дела.
— Договорились, — кивнул мой друг. — Напомню. А теперь придётся тебе всё-таки меня отпустить.
— Жалоба на тяготы существования номер один, считай, уже готова, — ухмыльнулся я. — Но что с тобой делать, иди. Тем более, у меня тоже дела. Не знаю, какие именно, но совершенно уверен: стоит мне спуститься с этой крыши на грешную землю, и они тут же обнаружатся. Кстати, это была жалоба на тяготы существования номер два. Ты уже готов рыдать от сострадания? Как — нет?!
