тоже выпали такие вот камни, и сыграть ими нужно так хорошо, как только возможно.
Поставщики торговцев — это ремесленники, они тоже креоты, тсалмоты и джагалы, и они тоже знают, что будет, если никто не захочет покупать то, что они производят, или кто — то сможет сделать это дешевле, а может быть, качественнее. Им приходится удовлетворять запросы торговцев точно так же, как торговцам приходится удовлетворять запросы клиентов. Может, им это говорят не такими словами, но они делают то, что им сказано, они слушают — и не останавливаются полюбоваться водой, потому что времени на это нет, и их я тоже не виню, просто так уж работает эта игра.
Изредка тут появляется кто — нибудь из вельмож: дракон, дзур, благородный тиасса, иорич, ястреб, орка, атира; но их, даже всех вместе, очень немного, причем по большей части они не могут прожить на доходы от поместий, так что орки в итоге идут на флот, драконлорды и дзуры — в армию, тиассы зарабатывают на жизнь как писатели или художники, иоричи — как адвокаты, а ястребы и атиры как волшебники. И все они по сути своей мало отличаются от торговцев или ремесленников, ибо кто — то говорит им, что делать, и они делают, а если делают это слишком медленно — их также ждет падение на самое дно, потому что одним желанием круглый камень в плоский не превратить.
Зато так поступаю я. Я могу остановиться. У меня есть доходы и навыки, с которыми я не пропаду, даже когда доходы падают. Если я пожелаю большего — я могу работать больше; если захочу расслабиться, могу и это.
Да, у меня есть свой босс, однако по большей части я делаю то, что пожелаю сам, прямо как поместные владетели, и никто не говорит мне, что я должен делать.
Вот почему гвардейцы Феникса ненавидят меня. И почему иные прохожие, заметив мои джареговские цвета, ненавидят меня. Я могу делать то, чего не могут они. И, что хуже всего, я выходец с Востока — человек, по — вашему: маленький, короткоживущий, слабый; выходцы с Востока должны стоять ступенью ниже текл, и там и оставаться; выходцам с Востока положено делать что сказано, молчать в тряпочку и никогда не останавливаться.
Некоторые из прохожих знали меня и знали, на что я способен. На моей территории таких немало, и в разгар дня, когда торговля бурлит, они в основном держатся в стороне. Я соврал бы, сказав, что мне это не доставляет никакого удовольствия. Но еще больше удовольствия мне доставлял тот факт, что никто не может сказать мне, что я должен делать, и что я могу остановиться, когда захочу. Потому как все мы в Организации схожи в одном: нам не нравится, когда на нас давят. И народ благоразумно не давит.
Сегодня я собирался навестить брата покойного Берета, но ненадолго остановился по пути, полюбоваться фонтаном посреди Круга Малак. Потому что захотелось.
* * *
Нужное место я нашел довольно просто; я десятки раз проходил здесь, не замечая его. Обычная лавчонка, в этой части Адриланки таких полно: небольшое капитальное кирпичное здание, пара столов на улице перед входом, и на столах разложены отрезы ткани и мотки пряжи. Сегодня, однако, столов не было, а дверь оказалась закрыта. В знак траура по брату? Быть может. Я поднял взгляд, проверяя, есть ли над лавкой жилые комнаты; да, есть. Нашел хлопушку и потянул. Подождал минут пять и услышал изнутри шаги.
Высокий парень, длинные темные волосы отброшены назад; одет просто, в красное и серебряное, только на голове белая траурная повязка. Лицо, как говорится, из разряда «скулы переходят в подбородок», однако я тут же решил не делать замечаний на тему длинных физиономий, ибо посмеемся только мы с Лойошем, а делу оно не поможет. Когда он отворил дверь, заготовленная фраза «мы закрыты» умерла не сказанной, потому как он узнал меня. Я его — нет, но это нормально.
— Простите, сударь, мы сегодня не работаем, — проговорил он.
— Извините, что нарушаю ваш траур, но могу я оторвать вас на пару минут для разговора? Это личное.
Судя по виду, он скорее пригласил бы в дом дзура — астматика, но все же кивнул, поклонился и отступил на шаг. Несколько недель назад мне бы такого уважения не оказали; вот что могут сотворить несколько трупов. Хотя, как по мне, это больше доказывает то, сколь суеверны многие люди. Им кажется, что проявление неуважения к парню, который оставляет ножи торчать в людях, притягивает беду. Я последовал за ним вверх по лестнице. Его плечи задевали за стены справа и слева; мои — почти задевали. Хорошо, что драгаэряне отличаются стройностью, знаю я нескольких упитанных выходцев с Востока, которые тут не протиснулись бы.
Апартаменты у него оказались небольшие — кухня вроде моей, маленькая гостиная, а за углом, вероятно, спальня. На стене висела парочка пси — эстампов: на одном океанские волны, словно мокрые и живые, разбивались о скалы; на втором два парня, дзур и тиасса, сидели в захудалой пивнушке и вроде как над чем — то тихо посмеивались. Кажется, в этой пивнушке я бывал.
Я даже зауважал собеседника за то, что у него есть своя кухня. У меня, как я уже говорил, тоже есть, и у Коти, но вообще — то подобное встретишь нечасто. Факт в том, что его апартаменты были довольно похожи на мои, и это тут же напомнило мне, что надо бы обзавестись новыми, раз я делаю важный шаг вперед. Надо соответствовать, понимаете?
— Чем могу быть полезен, господин Талтош? — вопросил он, указывая мне на удобного вида стул. На который я и опустился.
— Ах вот как, вы меня знаете? — изобразил я удивление.
Он поклонился и остался стоять.
Я проговорил:
— Как я уже сказал, ненавижу заводить разговоры в такое время. Однако ваш брат…
Он кивнул, ожидая.
— Он был должен мне денег.
Испуганным он не выглядел, но обеспокоенным — да, как будто я вот сейчас начну ломать кости или что — то в том же роде, а этого, по уже упомянутым мною причинам, делать я не собирался.
— Восемьсот
