— Ну вот, значит, у кого оказались длинные руки, — сказал Арв старому Поссе.
«Какое облегчение для нас всех, — подумал он. — Ведь моя маленькая Гунилла подозревала, что это сделала Тула. И как она только могла подумать такое про нашего ангелочка?»
— Невелика потеря, что он умер, — сказал Поссе. — Но мне следует быть более осмотрительным с теми, кого я нанимаю на работу. Однако как же ему удалось утонуть в навозной жиже?
— Может быть, лучше не расследовать это дело, — пробормотал Арв Грип, не догадываясь, как он близок к истине в своем предположении. — Я прокипячу монету и положу ее на прежнее место в ящик комода.
— Пожалуй, так и нужно сделать, — согласился Поссе.
Под развесистой яблоней маленькая Тула ласкала и тискала послушного и смирного, хотя и очень крупного черного кота, лапы которого свисали почти до земли, словно лапы дракона, которого держал в своих руках Тор. Как истинная представительница рода Людей Льда, Тула испытывала безграничную любовь к животным.
Именно эта любовь к животным часто подводила Тулу — вернее, приводила к разоблачениям. Каждый год во время убоя скота разыгрывались жуткие сцены, потому что она знала каждое животное во дворе и была для них для всех другом. Однажды она не сдержалась и пожелала чуму тем, кто «злодейски» поступил с одним из ее четвероногих друзей. И все четверо, участвовавшие в забое, действительно в течение нескольких недель были тяжело больны, тогда как Тула сидела в укромном уголке и горевала о своем друге, с которым так много раз разговаривала в хлеве и которого ласкала. Разумеется, никто не проклинал ее за то, что четверо работников заболели, но все видели, как девочка страдает. Так что в следующий раз, когда подошло время забоя скота, мама Гунилла отправилась с дочерью домой, чтобы избавить девочку от ненужных страданий.
И всем нравилось в Туле то, что она так любила бедных животных.
Дедушке Арву следовало бы быть начеку: ведь любовь к животным была наследственной чертой Людей Льда. А у «меченых» — в еще большей степени, чем у остальных. И Арв не видел ничего плохого в том, что его обожаемая внучка так любила животных.
Куда хуже было с посещением церкви.
Тула твердо решила никому не раскрывать свою сущность. Быть милой и послушной, втихомолку делая свои дела, чтобы никто ее ни в чем не заподозрил.
Каждое воскресенье вся семья ходила в церковь в Бергунде, и она, разумеется, тоже была среди них. Много раз ей удавалось скрыть свое лихорадочное состояние, но так долго продолжаться не могло, и она была достаточно умной, чтобы понимать это. Но она крепилась.
Для такого «меченого», как она, было сущим кошмаром просто переступать порог церкви, а уж сидеть и слушать часами то, что казалось ей пустой болтовней — это было просто невыносимо. Но поскольку в ее крови бурлило злое начало, она была способна превозмочь свои страдания. Она просто отгораживалась стеной от всех наставлений священника. Тем более, что он произносил не так уж много хороших слов, поскольку паства его постоянно должна была чувствовать свою греховность и верить в то, что только смиренная молитва может спасти человека. И когда он принялся угрожать своим прихожанам адским огнем и кипящей серой, Тула не выдержала. Сжав кулаки, она бормотала в ответ на его слова грубые ругательства.
Взгляд священника остановился на красивом золотоволосом ребенке.
«Может быть, это ангел, сошедший к нам с небес? — подумал он. — Как усердно она молится! Она вкладывает всю свою душу в молитву, она сжимает ручонки до побеления костяшек, на лице ее написана бесповоротная решимость!»
«Черт возьми, черт возьми, черт возьми», — думала Тула, крепко сжимая зубы и сдвинув брови над коварно смотрящими глазами.
«Маленькая Божья овечка…» — думал священник.
А эта маленькая овечка желала ему со всей его болтовней провалиться в преисподнюю. «Проклятый дьявол, грязный истукан, — думала она. — Черт бы побрал тебя вместе с твоим проклятым дерьмом!» И она выдала еще пару ругательств, которым научилась у работников, когда те болтали о проходящих мимо женщинах.
Тула обливалась в церкви холодным потом. Ей становилось дурно, и если бы она не умела защищаться и посылать священнику свои адские проклятья, ей пришлось бы с криком выбежать вон, что привело бы к скандалу. Конечно, она не осмеливалась всерьез посылать пастора в ад, ее слова не были настоящими проклятиями, она произносила их только ради собственного утешения.
И мама Гунилла была обеспокоена постоянными приступами лихорадки у дочери в воскресенье после обеда…
У Тулы была подружка того же возраста, дочка управляющего имением Амалия. Они хорошо играли вдвоем. Но иногда Амалии казалось, что Тула выдумывает странные вещи. И, будучи ребенком прямодушным, она как-то раз спросила:
— Ты просто сошла с ума, Тула, ведь ты не можешь видеть людей через стену!
А Тула как раз и могла это делать, и именно в данный момент она увидела, что управляющий лежит с женой кучера в постели и что они совершенно голые и ведут себя как-то странно.
Но Тула тут же поняла, что ведет себя неверно, и быстро поправилась:
— Конечно, я все это придумала! Ведь я же не могу видеть сквозь стены!
— Тебе не следует говорить так, — наставительно произнесла Амалия. — Взрослые никогда не бывают раздетыми, тебе это хорошо известно!
И Тула запомнила эти слова. Она понимала, что отличается от всех остальных людей, поэтому старалась подражать во всем Амалии. Ее подружке льстило, что всегда и во всем Тула считается с ее мнением. Вообще-то Туле было не свойственно давать другому командовать собой, но выбора у нее не было. Амалия же считала, что так будет и впредь — что ей во всем будут подчиняться.
Так что это была неравная дружба, но Тулу это устраивало. Это было нужно ей для того, чтобы скрывать ото всех, что она сама «меченая».
А между тем, Тула подрастала. И конечно же, она делала промахи! Как в тот раз, когда одна нахальная дама из округа Бергунда явилась к писарю на чашечку кофе и принялась говорить оскорбительные слова в адрес Эрланда Бака; она сказала, что он обычный крестьянский сын, который втерся в доверие к Грипу и женился на девушке выше себя по происхождению. Она сказала это другой гостье, и кроме них в гостиной в этот момент никого не было.
Если не считать маленькой Тулы. Эта дама дурно отзывалась об ее отце! Об ее любимом, добром, приветливом папе Эрланде!
Злая кровь Людей Льда закипела в ней. И на этот раз ее проклятия не были пустыми. На этот раз все было всерьез!
— Пусть бесчестье и позор падут на твою голову, чертова старуха! — потихоньку говорила любимая всеми девочка. — Пусть все в округе смотрят на тебя сверху вниз, как на шелудивую суку! И пусть тебе придется просить моего отца о милости и сострадании!
