Ответ у меня был один — магия. Это место явно не из моего мира, и тут есть волшебство. И хотя я не чувствую каких‑либо силовых потоков или там покалывания в кончиках пальцев, у меня получилось сделать что‑то, совершенно не возможное там, откуда я родом.
Я убрала стену и попробовала представить, как один из камней, самый маленький, поднимается ввысь. Но он отказывался подчиняться мыслям. И второй тоже. И третий.
Я подняла руку ладонью вверх и мысленно заставила тонкие огненные потоки сплестись в один, образовав фэнтезийный фаербол. В моей голове вышло очень красиво, а на практике — не очень. Вернее, не вышло вообще ничего.
Мысли о собственном всемогуществе, только успевшие поселиться в голове от слишком легкого образования стены, стали её быстро покидать.
Я вздохнула и поднялась с камня. Надо бы всё же осмотреться.
Мой взор привлекал холм, вот откуда вид должен быть обширным, и весь путь на него я то и дело создавала маленькие стены, затем кубы, затем шары, но они, как бы мне того ни хотелось, не двигались, застыв на одном месте пространства, так что приходилось их развеивать.
Путь на вершину был хоть и недалек, но труден. Несмотря на то, что камни, в основном, были крупными и пологими, гладко обточенными морем, шла я всё‑таки босиком и спустя какое‑то время стопы ожидаемо покрылись небольшими мозолями и ссадинами. Однажды я даже остановилась и присела на очередной камень, а, закрыв глаза, стала возобновлять ощущение того, как покидаю это место и перемещаюсь на маячившее перед глазами возвышение. Но попытки опять же не увенчались успехом.
Когда же я, ощутимо прихрамывая, добралась до верхушки холма и, окинув взглядом окрестности, обнаружила, что нахожусь на маленьком необитаемом острове с этой недоделанной горой в центре, я даже не удивилась. Проделать трудный, хоть и не особо длинный, путь и обнаружить, что я одна на всем этом крошечном участке суши, — это не самое страшное, что могло произойти с неудачником вроде меня.
Полюбовавшись с полчаса этим пустынным каменистым пейзажем, я всё же нашла камень поудобнее, легла на спину и приготовилась к мгновенному путешествию домой. Стоило мне лишь подцепить краешком сознания знакомое ощущение уходящей жизни, или, как мне теперь казалось, души с её материальной оболочкой, как оно полостью меня поглотило, а затем выплюнуло на родную кровать с мягким матрасом и простыней, знакомо пахнущей стиральным порошком с ароматов весенних цветов.
Я замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Одеяло так же укрывает меня сверху, и оно всё ещё хранит тепло моего тела. Я скосила глаза на прикроватный столик и посмотрела на тусклые цифры, светящиеся на темном экране мобильного телефона. По моему внутреннему времени, на том острове я пробыла недолго, около часа. Но спать я легла немного злая и расстроенная, поэтому мне не было дела до времени. Но, кажется, было около часа или двух ночи. Сейчас же часы показывали 01:47, и либо я вернулась в то же время, что и уснула, либо всё же пропала на час. Благо, день был тот же.
Эта загадка не давала мне покоя, а что‑то внутри подзуживало, тянуло на подвиги. Я отчетливо поняла, что не смогу сомкнуть глаз этой ночью от такого количества впечатлений и невероятных открытий, как уже произошедших, так и ждавших меня впереди. Это новое для меня чувство — азарт — перекрыло все остальные эмоции, оставив глухую боль и отчаяние где‑то на задворках сознания. Сейчас у меня была цель, нетерпение первопроходца звало вперед, запрещало останавливаться, и даже не давало страху хоть на мгновение завладеть мной. Я чувствовала себя новым Гагариным, Армстронгом или Куком, и тяга к знаниям не позволяла оформиться хоть сколько‑нибудь разумным доводам против этой затеи.
Мысли побежали вперед моего тела, подчиняясь одной задаче — не повторить совершенные ошибки. А они были, и самая явная — моя одежда. Мне повезло, что я не встретила никого разумного и никто не стао свидетелем того, как я щеголяла в крайне коротких пижамных шортиках. Но такое не должно больше случиться.
Что же надеть? Что‑то удобное и комфортное, способное помочь мне в сложной ситуации, если вдруг придется уносить ноги или пробираться через джунгли? Но удобное в наше время означает спортивные штаны или джинсы, а это, как мне казалось, довольно спорная одежда. А вдруг там женщины не носят брюки? Или, если носят, женщина в мужской одежде равна по статусу воину? Какой же из меня воин с моим метром шестьдесят и худощавым телосложением? В бою я могу только бегать, да и то с такой скоростью, что мой исход не вызывал никаких сомнений. Интересно, если я умру там, то умру ли я и здесь? Что‑то мне подсказывало, что да, и я вполне могла остаться тогда на морском дне или же переместиться на кровать, а с утра бы родители обнаружили на мокрой постели хладный труп утопленницы.
Так, решено, никаких брюк. И, на всякий случай, никаких коротких юбок, потому что не факт, что тогда я не пожалею о том, что не выглядела, как воин. Выглядеть, как девушка легкого поведения — тоже то ещё удовольствие.
Я порылась в шкафу и достала платье, которое надевала на свадьбу сестры год назад. Я была подневестницей, и мне предстояло облачиться в бледно — желтые тона, как и ещё четверым подругам Оксаны. Моё платье было длинным, с кружевным верхом, на тонких лямках и с неглубоким вырезом, слегка приоткрывавшем грудь. Юбка из легкого летящего материала, который приятно холодил ноги в тот жаркий июньский день, не стесняла движений при танце. К наряду прилагались туфли на высоком каблуке, но вспоминая сегодняшний подъем на каменистую вершину острова и опасения, что бегать всё же придется, я остановилась на простых белых балетках, которых всё равно не будет видно под платьем. Главное, чтобы я снова не попала в воду, вот это будет действительно неудачно, в не последнюю очередь из‑за испорченного платья.
Я стала перед зеркалом и окинула себя взглядом. Платье было красивым, но, если там меня встретит эпоха ренессанса или чего‑то подобного, оно, естественно, окажется излишне простым. Но ничего лучше и, что не менее важно, длиннее у меня просто нет. Русые волосы под светом электрической лампы отливали золотом, но я не стала их собирать в прическу, оставив свободно спускаться ниже лопаток. Зеленые глаза с расширившимися зрачками возбужденно поблескивали в отражении, и рука тянулась их подкрасить, привести себя в вид, более подобающий такому выходному платью. Но образ моря и ледяной воды стоял перед глазами, и я не была уверена, что наведение красоты не окажется напрасным. Я знаю, что я симпатичная, а ямочки на щеках делали меня милой и придавали более юный вид, который вкупе с моим невысоким ростом превращал в кого‑то более легкого и воздушного. Внешность была обманчива, скрывая под собой серьёзную девушку двадцати двух лет с непростым характером и не проходящей болью в сердце.
