— Да разве ж вам это интересно? — продолжая улыбаться, Шут наклонился подобрать обломки короны — не любил оставлять мусор. Если только своей комнате… но там он никого не принуждал убирать. — Давайте мы лучше познакомимся! Мое имя вы уже знаете…
— А меня зовут Дана Кригом, — она кокетливо подставила ручку для лобызания. Касаясь губами бархатистой кожи, пахнущей духами, Шут уже понимал, что поцелуев в затемненной галерее ему не миновать… Но тут боковая дверь открылась, и в зал шагнула королева Элея ее собственной величественной персоной.
Она как всегда была безупречна: золотисто-каштановые волосы, украшенные драгоценными камнями, диадемой лежали вокруг головы, небольшую высокую грудь плотно облегал лиф темно-вишневого платья, весь в белоснежных кружевах.
— Патрик, — ее взгляд, по обыкновению при виде Шута, исполнился легкого небрежения и холодка, — Кина уже передал тебе мое поручение? — Шут отрицательно качнул головой. — К нам прибыл барон Дарм с дочерьми. К обеду ты должен быть в трапезной. Только, обойдись, пожалуйста, без пошлых шуток. Я буду тебе признательна, если ты ограничишься своими немыми сценками. Теми, что рассказывают про жизнь во дворце — старшая дочь барона скорей всего останется при мне фрейлиной.
Не дожидаясь его ответа, Элея покинула тронный зал через главный вход.
Королева Шуту нравилась, хотя сама она относилась к любимцу супруга без особой симпатии. Мало, кто знал, что внешне такая хладнокровная и сдержанная, Элея была сильно обижена на господина Патрика: виду Ее Величество не подавали, а Шут притворялся, что не догадывается.
У нее был сильный характер, у королевы Элеи, но при этом жена Руальда — урожденная принцесса Белых Островов — никогда не проявляла себя ни тираншей, ни дурой. В отличие от большинства женщин династии Крылатых, что вот уже четыре столетия подряд правила Закатным Краем. Даже интриг Элея не поощряла — к величайшему неудовольствию своих фрейлин, больших любительниц плести сети из слухов и тайных козней, направленных в основном друг на друга.
— Простите, леди Дана. Я вынужден покинуть вас, — Шут изобразил на лице великое сожаление, достал у фрейлины из-за ушка соломенную розочку и, с поклоном вручив ей этот выкуп за свободу, колесом выкатился вслед за королевой.
…Он мало с кем по-настоящему был близок при дворе. Веселил всех, а о серьезном заговаривал редко. И в глубине души оставался тем же застенчивым мальчишкой, каким впервые появился в Солнечном Чертоге. Просто Шут научился заглушать свою робость дерзостью, неописуемой пьянящей бравадой… Кто бы знал, чего ему стоило в самый первый раз поймать губами нежное ушко той фрейлины, как ее… Илины кажется… да… Но ведь сумел… хотя сердце заходилось так, будто оно и не сердце вовсе, а штормовая волна, налетающая на утес. И не хотел Шут вовсе этих поцелуев, ничего не чувствовал, кроме страха, лишь знал, что так нужно. Ведь как иначе поддерживать тот образ, который отчасти он создал сам, отчасти просто принял как дар судьбы?.. Может и не самый легкий, но желанный дар.
Обо всем этом едва ли догадывался даже Руальд, который знал своего странного любимца лучше, чем кто-либо во дворце. Руальд, который таскал с собой Шута по самым дорогим кабакам и блудным домам, полагая, что тому это доставляет столь же большое удовольствие… Да, до женитьбы Его Величество был весьма не прочь развеяться…
Даже королю Шут, остерегаясь, не открывался до конца. А уж с другими-то и подавно менял маски, как в театре. Благо у него их было много. Особенно господин Патрик любил изобразить идиота: отвесить нижнюю губу, собрать глаза в кучу и, не мигая, глядеть сквозь собеседника. Этот прием безотказно действовал почти на всех вельмож, которые слишком кичились своей важностью — уже через несколько мгновений они начинали захлебываться собственным потоком брани, требуя от Шута «сделать нормальное лицо и изъясняться, как положено воспитанным людям!».
Шут воспитанным не был. Даже проведя во дворце без малого пять лет, он так и не научился премудростям этикета. Не захотел.
В дверь громко постучали.
— Кого принесло кривое весло? — крикнул было Шут обычным своим дурным голосом, но вместо слов из его горла вырвался лишь громкий хрип. Он надолго закашлялся и, расстроенный, пониже сполз с подушек под одеяло. Было отвратно думать, что его вновь застанут в столь жалком состоянии. И что это будет даже не прислуга. Ни одна служанка не отважится так решительно и настойчиво заявлять о своем приходе.
Вошла королева. Высокая, стройная, в медовых глазах отразился солнечный свет…
«Какая она, все же, красивая», — подумал Шут мимолетно и утер нос очередным платком.
Скрестив руки на груди, Элея рассматривала его, точно насекомое в коробочке. Неприятное и даже не интересное, но нужное для дела. Платье на ней было — как окутанный сумраком жемчуг — такого удивительного оттенка, что не сразу и назовешь. Туманное платье ледяной королевы. Оно удивительно подчеркивало нежное сияние светлой кожи.
— Я вижу, господин придворный шут, сегодня не в состоянии развлекать почетное собрание, — в холодном голосе Элеи не прозвучало ни намека на сочувствие. Да кто бы и сомневался.
Он лишь вздохнул. Сипеть в ответ дерзости желания не было.
— Изволь принять лекаря, — сухо произнесла королева, — я велю послать его сюда.
И вышла прочь, не потрудившись закрыть за собой дверь, только платье прошелестело… В открытый проем немедленно ворвался холодный поток воздуха, сбросив со стола и разметав по полу бумажные листы.
«Значит, лекаря здесь еще не было… — понял Шут. — Эта мышка так и не догадалась его позвать. Сбежала, небось, дурочка, с перепугу… — чутье подсказывало ему, что так оно и было. Молодая служанка — кто ее знает от чего — просто бросила все как есть и спряталась где-нибудь под лестницей в темных переходах для прислуги… — Кто же тогда послал матушку Неллу?»
Ответа у него не было. А по комнате все гулял сквозняк. Шут немного полежал, собираясь с силами, а потом, завернувшись в тонкое летнее одеяло, выполз из кровати, чтобы захлопнуть дверь. И надо ж было так случиться, что именно в этот момент на пороге возник тихий, сушеного вида лекарь с кучей свертков в руках. Внезапное появление изможденного злого Шута с гримасой гнева на лице если уж не напугало его, то точно застало врасплох — от неожиданности старик отпрянул с тихим возгласом и едва не упал, наступив на свой длинный халат. Небольшие кожаные мешочки рассыпались по полу.
Шуту стало стыдно. Плотнее запахнув одеяло, он нагнулся и стал помогать знахарю собирать кульки, даже пробормотал что-то вроде «извините, не хотел…».
