«Мы-то ей скажем, сир», пообещал загорелый, все еще сжимая кирку. «Мы ей скажем».
Обратно домой они ехали через самую чащу Уоттова Леса, и были благодарны за ту слабую тень, которую давали деревья. И все равно они изжарились. Вроде бы в лесу должны были быть олени, но видели Дунк с Беннисом из живого только мух. Мухи жужжали перед лицом Дунка и ползали вокруг глаз Грома, без конца раздражая коня. Воздух был неподвижен.
"В Дорне хоть днем и жарко, зато ночью было так холодно, что я дрожал под плащом".
В Просторе же ночью было не холодней, чем днем, даже здесь, в северной его части.
Проезжая под свисающей веткой, Дунк сорвал листок и растер его в пальцах. Лист распался в его руке, как ветхий древний пергамент.
– Не нужно было ранить того человека, – сказал он Беннису.
– Всего-то царапина на щеке – она научит его думать что говорит. Надо было перерезать ему глотку, тогда бы остальные побежали, как зайцы, и мы бы их посшибали их на скаку.
– Вы бы убили двадцать человек? – не веря переспросил Дунк.
– Двадцать два. На два больше, чем у тебя на руках и ногах, дубина. Надо было убить их всех, иначе они пойдут трепать языками. – Они объехали поваленное дерево. – Надо сказать сиру Южасу, что его могучий поток пересох от жары.
– Сир Юстас. Ты собираешься ему солгать.
– А почему бы и нет? Кто ему расскажет? Мухи, что ли? – Беннис усмехнулся. – Сир Южас никогда не выбирается из башни, только к мальчишкам в чернику и ходит.
– Кто присягнул, обязан говорить своему лорду правду.
– Есть правда и правда, балда, иная правда не к чему, – Беннис сплюнул. – Боги устроили засуху. Человеку с богами бодаться не с руки. Подождем да поглядим. Он решит, что должен что-то сделать.
– Он и должен. Нашим людям нужна вода для полива.
– Нашим? – Сир Беннис неприятно захихикал. – Я что, пропустил, как сир Южас сделал тебя своим наследником? И сколько у тебя людей? Десять? А ты сосчитал полоумного сынка Косой Джейн, который не знает, с какого конца взяться за топор? Так сделай их рыцарями и у нас будет их всего вполовину меньше, чем у Вдовы – если не считать ее оруженосцев, стрелков и прочих. Чтобы их пересчитать, тебе понадобятся все пальцы на руках и ногах, и пальцы твоего лысого мальчишки – тоже.
– Мне для счета пальцы не нужны, – Дунк устал от жары, мух и общества коричневого рыцаря.
"Может, он и сражался когда-то вместе с сиром Арланом, но это было очень давно. Этот человек стал лжив, злобен и труслив". Дунк дал коню шенкеля и проехал вперед, чтобы оставить вонь позади.
***
Стэндфаст называли замком только из вежливости. Хотя он стоял на вершине скалистого холма и был виден издали, это была всего лишь башня. Несколько столетий назад она была частично разрушена, потом достроена, и теперь северная и западная стены были из серого камня наверху и из старого черного внизу. Тогда же наверху надстроили башенки, но только с достроенных сторон, а два других угла кровли нелепо кривились, древние камни были так сильно разрушены ветром и непогодой, что трудно было сказать, что они из себя представляли. Сосновая кровля была плоской, но покоробилась и протекала.
От подножия холма к башне вела узкая тропа, по которой можно было проехать только поодиночке. Дунк поднимался первым, за ним следовал Беннис. Наверху Дунк увидел Эгга, который стоял на выступе скалы в своей обвисшей соломенной шляпе.
Они остановились у небольшой конюшни-мазанки, угнездившейся у подножия башни и наполовину укрытой бесформенными кучами пурпурного лишайника. В стойле рядом с Мейстером стоял серый мерин старика. Эгг и Сутулый Сэм, похоже, занесли вино в башню. По двору разгуливали куры. Тут подбежал Эгг.
– Вы выяснили, что случилось с ручьем?
– Красная Вдова его перегородила, – Дунк спешился и отдал поводья Грома Эггу. – Не давай ему сразу много воды.
– Не дам, сир.
– Эй, парень, – окликнул его Беннис. – Можешь взять и мою лошадь.
Эгг высокомерно глянул на него:
– Я не ваш оруженосец.
"Язык доведет его однажды до беды", – подумал Дунк.
– Возьми его лошадь, не то получишь в ухо.
Эгг поскучнел, но сделал, как было велено. Когда он потянулся за поводьями, сир Беннис отхаркнул и сплюнул. Красный плевок угодил мальчику на ногу. Тот холодно посмотрел на коричневого рыцаря.
– Вы плюнули мне на ногу, сир.
– Ага. В следующий раз плюну в лицо. Не потерплю твоей дерзости.
Дунк увидел в глазах мальчика гнев.
– Позаботься о лошадях, Эгг, – сказал он, пока дело не кончилось плохо. – Нам надо поговорить со сиром Юстасом.
Единственным входом в Стэндфаст была дверь из окованного железом дуба в двадцати футах над ними. Нижние ступени к двери были из гладкого черного камня, такого истертого, что ступени были вогнутыми посередине. Выше начиналась деревянная лестница, которую можно было в случае опасности поднять, как мост. Дунк шуганул кур и пошел наверх, перешагивая разом через две ступеньки.
Стэндфаст был больше, чем казался. Его глубокие подвалы и кладовые занимали большую часть холма, на котором он стоял. Над землей высилась четырехэтажная башня. Два верхних этажа были с окнами и балконами, два нижних имели только бойницы. Внутри было прохладней, но так темно, что Дунку пришлось подождать, пока глаза привыкнут. Жена Сутулого Сэма стояла на коленях перед очагом, раздувая угли.
– Сир Юстас наверху или спустился? – спросил у нее Дунк.
– Наверху, сир, – старуха была такой согбенной, что голова у нее была ниже плеч. – Только что вернулся. Он навещал мальчиков, там, в чернике.
Мальчиками она называла сыновей Юстаса Осгрея – Эдвина, Гарольда и Аддама.
Эдвин и Гарольд были рыцарями, а Аддам ходил в оруженосцах. Они погибли пятнадцать лет назад в битве на Алом Поле, где закончился мятеж Черного Пламени. "Они пали славной смертью, храбро сражаясь за короля, – рассказывал сир Юстас. – Я привез домой их тела и похоронил среди черники". Там же, где покоилась его жена. И когда старому рыцарю передавали очередной бочонок вина, он спускался к подножию холма и плескал вином на каждую могилу. "За короля!" – громко провозглашал он прежде, чем осушить свой кубок.
***
Спальня сира Юстаса находилась на четвертом этаже башни, а под ней располагался главный зал. Дунк знал, что чаще всего старый рыцарь сидит там, роясь в сундуках и ящиках. Серые стены зала были увешаны ржавым оружием, трофейными знаменами и наградами за турниры вековой давности, историю которых не помнил больше никто, кроме сира Юстаса. Половина знамен заплесневела, все они поблекли и запылились, некогда яркие краски выцвели и стали серо-зелеными.
