На это мне возразить было нечего. Впрочем, я вовсе не был настроен спорить.
— К тому же, Арен, — продолжил после паузы учитель. — Мы говорим совсем не о том. Нам следует не рассуждать, насколько правильно тратятся деньги, а решить, как ты собираешься их найти. Кстати, князь Ринтариус ещё не нашёл себе никого в качестве придворного мага, и он с удовольствием возьмёт тебя на это место…
И не удивительно: князь был старым, жирным, самовлюблённым болваном, воспринимавшим придворного мага дополнением к шуту, и соответственно, основной работой волшебника было развлечение князя и его двора. Стать клоуном для развлечений мне совсем не хотелось, и хоть князь платил хорошо, желающих идти к нему на службу было немного, а среди мастеров никто не хотел потерять свою честь в обмен на золото. Поэтому на службу к князю шли лишь полные неудачники, не имеющие гордости, всякие колдунишки и подмастерья, не сумевшие сдать экзамены на звание мастера. Если уж идти на службу, то лучше всего городским магом, и хоть сейчас предложений не было, но что-то со временем обязательно удастся найти, в этом я не сомневался. Странники Серых путей редко долго скучают без работы.
Но идти на службу совсем не хотелось. Городскому магу не приходится скучать: горожане постоянно докучают со своими просьбами. Одному дом от пожара зачаруй, другому кровать от супружеской измены, третьему оберег сделай, чтоб в море не утонуть. И хоть выполнение этих просьб приносит неплохой доход, времени у городского мага для себя почти не остаётся. Придворным магам живётся легче: выполнять работу приходится только для того, кто является твоим нанимателем, и платят им гораздо больше, но стать придворным магом намного труднее. Некоторые правители проводят целые турниры для претендентов, где главным призом и служит место придворного мага.
Но всё это было не тем, чем я хотел бы заниматься. Некромантия меня поглотила целиком. Знания, записанные в книге, потрясали: десятки разнообразных заклинаний, всевозможные магические печати, круги силы и призыва — всё это необычайно меня захватило, и отрываться сейчас от всего этого, чтобы идти в услужение к кому-то мне казалось почти предательством своего звания волшебника. Опять сводить бородавки или морщины с лица какой-нибудь богатой купчихи или зачаровывать чей-нибудь амбар от грызунов? Теперь, когда у меня в руках ключи от жизни и смерти, это казалось величайшей глупостью и напрасной тратой времени.
Глядя на моё погрустневшее лицо, учитель, тяжело вздохнув, продолжил разговор:
— Арен, я понимаю твои трудности, и нежелание идти на службу к князю Ринтариусу. Поэтому я сам внесу за тебя сбор в этом году, но тебе всё равно придётся заняться поисками места для себя. Волшебник одарён способностями, недоступными для большинства людей, и именно поэтому он не имеет права тратить свой дар только на себя и на свои желания. Его долг — помогать тем, кто не может помочь себе сам.
— Особенно если за это хорошо платят, — грустно добавил я.
— Арен, мы люди, и живём среди людей. Пусть нам и доступно больше, чем простым людям, но мы, как и все, должны есть, пить, одеваться, обеспечивать свои семьи; поэтому мы и берём плату за свою помощь. Таков уж этот мир, и его не изменить.
На это мне возразить было нечего. Немного помолчав, я сказал:
— Учитель, мне необходимо собраться с мыслями. Я немного прогуляюсь по городу…
Я любил прогуляться по улицам вечернего города, когда городской шум стихает, и людей почти нет; лишь окна домов светятся, разгоняя подступающую темноту. На улице было пусто, лишь парочка припозднившихся гуляк, пошатываясь, шла домой, обсуждая какую им трёпку устроят дома жены. Я не спеша шёл, погружённый в свои мысли, мало обращая внимание на то, что происходило вокруг. Деньги где-то необходимо было раздобыть. То, что учитель собирался внести за меня орденский сбор в казну, было недопустимо. Эти деньги были частью его сбережений, которые он собрал себе на старость, и допустить то, что он будет их тратить на решение моих проблем, было нельзя.
Над способом достать деньги я и размышлял. Вариантов у меня было немного: или идти на службу к кому-то, или раздобыть где-то деньги самостоятельно. Ещё можно было отдать дубовый листок, брошь, которая принадлежала когда-то основателю нашего ордена, Магнусу Серому плащу. За неё меня бы наверняка освободили пожизненно от орденских сборов, да ещё и золота не пожалели. Но расставаться с ней мне не хотелось: слишком я к ней привязался, пока был пленником некроманта.
Так, размышляя над тем, как найти деньги и не потерять при этом свободы и не расстаться с тем, что мне было дорого, я и бродил по улицам вечернего города.
Начал накрапывать дождь, и я свернул к небольшой таверне, в которой горели светом окна, а из-за дверей слышались людские голоса. Задержавшись на пороге, чтобы отряхнуть промокший плащ, я почувствовал, что кто-то за него меня дёрнул, и тоненьким голоском пропищал:
— Во имя любви, милосердия и сострадания, ради милости той, что дарует и отнимает, да откроет сострадание дорогу для милосердия, и не оставит вас тогда любовь, а удача всегда будет прибывать с вами!
Это было традиционное обращение нищих, просящих подаяние, и моя рука сама полезла в карман за мелочью, которую я там хранил как раз для таких случаев, а глаза, тем временем, рассмотрели ту, что просила о милосердии. И не удивительно, что я её не сразу разглядел: маленькая, щупленькая девочка, одетая в тонкую старую серую тунику, явно для неё великоватую. Ребёнок с надеждой смотрел на меня и на руку, полезшую в карман за мелочью.
— А почему ты ещё не в приюте? — спросил я, протягивая монетку, сумев в темноте разглядеть знак дома милосердия, пришитый к одежде. — Ведь уже поздно, солнце село, а ты ещё такая маленькая. Могут и обидеть злые люди…
— Не могу, — грустно сказал ребёнок, быстро пряча монетку. — Если я не соберу для Марджаны за сегодня полсеребрушки, она меня обещала побить и оставить без еды. Поэтому без денег мне туда лучше не возвращаться.
Я посмотрел на маленького ребёнка, одетого в лохмотья, явно мёрзшего на вечерней прохладе, и сердце остро кольнула жалость. Мне почему-то подумалось, что и моя Амина могла бы оказаться на её месте. Подумав, я спросил:
— А ты ела сегодня?
— Нет. Меня оставили вчера без еды, потому что я меньше всех приношу милостыни… — прогудел тихонько ребёнок, шмыгнув носом. Она явно простыла, в чем я и убедился, потрогав лоб: он был горячим.
— Идём за мной, — сказал я, взяв ребенка за руку, и переступил порог таверны.
В таверне было много народу, поэтому я не сразу увидел свободный столик, расположенный возле группы каменщиков, что-то весело отмечавших. Ребёнок, крепко уцепившись за руку, робко прошагал к столу следом за мной.
