Или: «Поэзия Лорчей – самая поэтическая, потому что в ней больше всего рифм».
А когда какому-нибудь образованному из Рема все-таки удавалось поставить Сьёра на место, тот цедил: «Слабому не понять правды этой земли».
(Последнюю формулу он позаимствовал из «Нескучных бесед» старца Руи, которого считал своим духовным, едва сдерживаюсь, чтобы в голос не расхохотаться, духовным пастырем. Под сенью трех кривых сосенок его учения о всеединстве и «гибкой силе» Сьёр духовно окормлялся во времена юности.)
«Низость», «продажность», «моральная нечистоплотность» – как и старец Руи, Сьёр обожал искать эти качества у других. И, как правило, без труда находил.
Кстати, от самого этого процесса Сьёр получал удовольствие сравнимое с тем, которое дарила ему Лива, обцеловывая его небалованный смычок.
Его любимые существительные были: «искренность», «благородство», «честь».
Прилагательные – «неподдельный», «непокорный», «правдивый».
Наречие – «навсегда» (иногда на эту честь претендовало «никогда»).
О, лексикон подлеца! Как ты все же узнаваем…
Кстати, любимое ругательство Сьёра – «рыбий гроб!» – недорослое, детячье, на нашем языке, языке ариварэ, просто-таки кричало: надевай самые удобные свои сандалии и бегом, бегом от этого ублюдка!
Но Лива не разбирала на языке ариварэ. Ругательство «рыбий гроб», как и прочие помойные изыски в речи возлюбленного, она считала милым и принимала с радостью.
Самоупоение Сьёра, поносящего «эстетствующих паразитов» и «обленивевших дегенератов», представлялось Ливе проявлением чистоты натуры, радеющей за будущее Синего Алустрала.
Когда Сьёр погружался в свои процентно-кредитные калькуляции (эти погружения выглядели как своего рода злой ведьмачий транс), Лива была уверена, что Сьёр думает «о них», об «их будущем».
А когда он, деловито выглаживая холодной дланью атлас ее живота, шептал ей, раскрасневшейся от простых, но доходчивых ласк с полным проникновением, «любовь к тебе для меня свята», моя Лива наивно полагала, будто Сьёр знает, что значит слово «святый».
Ливушка ошибалась.
В лучшем случае, Сьёр имел в виду синоним слова «ценный».
Потому что в нем самом не было такого качества – способности воспринимать святое. И ничего святого для него не существовало. Ибо существовать для нас может лишь то, что может быть нами воспринято как существующее.
Так считаем мы, ариварэ.
Впрочем, я, как водится, немного опередил события. Вначале Лива и Сьёр просто познакомились.
В тот день Лива навещала своего отца Видига. К слову, в разделе «Лорчи» имперского реестра самых могущественных и родовитых аристократов Видиг значился под номером пять.
Видиг был таким старым, что качество старости в нем уже начинало преображение в качество небытия.
Я всегда ему симпатизировал. Он был смешлив, лукав, хорошо понимал цену деньгам (а именно, что они – полезное говно, которым нужно удобрять пейзаж, чтобы тот почаще радовал цветочками).
На своем веку Видиг родил трех законных дочерей, шестнадцать бастардов обоих полов и несколько житейских афоризмов.
«Не можешь сделать что-то хорошо, сделай это плохо», – частенько говаривал папаша Видиг. По-моему, верно.
Именно Видиг подарил меня своей дочери, Ливе. Это похвальное деяние стоило ему восьми процентов ежегодного дохода от совместного с Домом Пелнов китобойного промысла. Но для Ливы, которую он жалел и которой он, конечно, желал бы лучшей судьбы, если б не оракул, ему было не жалко. А уж китов он сроду не жалел…
Лива как раз выходила из отцовских покоев, когда ей встретился Сьёр, ожидавший аудиенции у Видига.
Их взгляды встретились.
Тут позволю себе отступленье. Когда мужчина встречает женщину, с которой ему впоследствии предстоит разделить свое семя, от его светящегося тела отделяется небольшое щупальце.
Это щупальце, змеясь ужиком, устремляется к женщине. Оно взлетает по ее ногам и крадется по животу, протискивается в узину между сомкнутых корсетом грудей, ползет все выше – пока не обовьется вокруг ее шеи живой жадной удавкой. Тотчас кончик щупальца внедряется в ту, всеми художниками рисованную, лощинку между ключиц – как ключ в замочную скважину (ведь не даром же ключицы называются ключицами!).
У женщины остается всего несколько часов на то, чтобы сорвать с шеи щупальце-ключ. И, между прочим, многие успешно с этим справляются.
Скажу еще, что удавалось бы это куда чаще, если бы не сладкая боль, которую вызывает внедрившееся щупальце. Это ощущение напоминает гаденький экстаз, который испытывают оба пола, расчесывая до крови комариные укусы и едва затянувшиеся царапины.
Щупальце крепнет, обретает качество прочности и вскоре женщина становится рабыней мужчины, который посредством своего светящегося отростка исхитряется питаться ею, как младенец матерью.
Женщина же, в которой воплотилась вечная жертвенность природы, радуется тому, как хорошо она соответствует своей роли заживо пожираемой.
Так видим человеческую любовь мы, ариварэ.
Следить за проделками «искателей» – так мы называем щупальца – куда интересней, чем, например, наблюдать совокупление, которое почитают желанным зрелищем люди. Ведь совокупление лишь повторяет сюжет, который уже произошел раньше – иногда годами раньше…
После первого обмена приветствиями с малознакомым родственником по имени Сьёр Лива почувствовала, что задыхается (еще бы! искатель почти добрался до цели, удавка начала затягиваться!).
Затем у нее закружилась голова. Ей стало жарко (это искатель внедрился в верхний слой невидимого светящегося платья ее тела).
Вот тут бы Ливушке развернуться и уйти. Шаг у нее быстрый, мужской, она смогла бы порвать еще недоразвитое щупальце, ведь в ней есть это качество – способность разрывать…
– Как видите. Обстоятельства вынуждают, – сказал Сьёр в ответ на дежурный вопрос Ливы («Ждете моего батюшку?»).
– Неужели деньги?
– Они, они проклятые… Такая сейчас ситуация, столько непонятного… Без денег никуда… – Сьёр закусил губу и тряхнул своей темно-каштановой гривой.
Каждому своему жесту он ухитрялся придать налет трагизма. Сьёр даже суп едал с таким видом, будто сварен он был на потрошках его умерщвленных врагами сродников.
– Я могу вас утешить: с моим папой легко иметь дело, – Лива игриво стукнула веером по запястью Сьёра и показала ему свои славные зубки. – Он не такой, как другие. Не такой мудилка, – последние слова Лива произнесла дрожащим шепотом («мудилками» женщины Лорчей на людях не расшвыривались).
– Увы, процент, который требует господин Видиг, я бы не назвал низким. А в моих обстоятельствах…
