– Если с ним что-то случится, я больше никогда, ни с кем не буду! – как в бреду шептала мне Лива, когда перед сном я закрывал ее плечи одеялом из шкурок бельков – тюленей-малышей, не доживших до полного отюленивания.
– Никогда и ни с кем, моя госпожа, – эхом повторял я.
После той памятной встречи со Сьёром Лива даже к папочке ездила только за тем, чтобы… «понимаешь, а вдруг он там?»
Но Сьёра никогда не было «там».
И в другом месте его тоже не было. И дома. И даже в «Прикосновенье» (туда он и впрямь больше не ходил).
Где Сьёра обычно носило, знал только я. Чтобы это узнать, мне пришлось возогнать свое качество любопытства в способность-ко-всепроникающему-познаванию.
Никогда я не стал бы интересоваться этим, если бы отсутствие Сьёра не производило на Ливу такого обезображивающего действия. Если бы ее личный ресурс Абсолютного Равнодушия не таял с такой скоростью.
«Сьёр пропал», – говорила горестная, траурная Лива и мое стеклянное сердце разрывалось от жалости.
Впрочем, «пропадать» Сьёр стал не сразу, лишь на третьей неделе их знакомства.
Его исчезновения предварялись особенно проникновенными словами. Исправно прислушиваясь к тому, что Сьёр говорил уже стоя на пороге, я даже вывел Правило Дозавтра.
Если Сьёр заявляет Ливе «Не знаю даже, как я доживу без тебя до завтра!», значит завтра его можно не ждать.
Если «Не представляю, как без тебя жить!» – значит он не появится всю неделю.
Ну а когда «Поверь, с тобой я был бы счастлив провести всю – понимаешь, всю! – свою жизнь!», значит две недели без Сьёра – это гарантия.
На важных бумагах у папаши Видига я видел такой девиз: «Надежней меня только смерть!» Эх, недаром Сьёр приходился Видигу родственником – Правила Дозавтра он придерживался столь же неукоснительно.
Признаться, с первых же секунд своего пребывания в Сиагри-Нир-Феар Сьёр пробудил во мне качество ненависти. Но когда Сьёр «пропадал», я ненавидел его втрое.
Во время исчезновений Сьёра Лива становилась Неливой. Она так переживала («А вдруг с ним что-то случилось, Оноэ?»), что вместе с ней сходило с ума ее тело.
Лива металась на постели, словно одержимая демонами, а когда засыпала, скрипела зубами и сучила ногами, словно бы глисты и подкожные черви ели ее изнутри.
По пробуждении от дурного сна Лива обыкновенно учиняла в людской настоящие экзекуции, несправедливые и гнусные.
Молоденькую девку-кухарку велели высечь за то, что она недостаточно тщательно вымыла листья лимонного дерева. Тею, миловидную конопатую горничную, Лива оттаскала за волосы из-за случайной прибаутки. А стражника, отогнавшего от ворот попрошайку, в котором Ливе померещилось сходство с посыльным Сьёра, она огрела метлой – той самой, из человеческих волос – да так, что бедолага окривел.
Но Зара была права: взыскания идут челяди впрок. А вот самой Ливе безумства впрок не шли.
Каждый день ожесточенного ожидания «пропавшего» Сьёра приближал ее к обращению в хутту .
А попытки понять «зачему» (сие удобное словцо выдумал Дидо – в нем одновременно и «почему?», и «зачем?»), зачему-зачему-зачему Сьёр мучит ее, приближал Ливу к обращению еще скорей.
Я уже не говорю о дурной болезни, которой заразил Ливу ее обожаемый друг.
* * *
Ради своих тел люди шли на разные преступления. Кто убивал людей, кто животных.
А кто – и тех и других. Как Лорчи.
Помимо людей, Лорчи убивали китов, рыб, касаток, дельфинов, каракатиц и тюленей.
Но души убитых людей обычно вместе с телом оставляли на земле и качество мстительности.
А в тех редких случаях, когда все же не оставляли, удовлетворить жажду мщения им было несложно. Знай себе проходи сквозь стены да нашептывай из-за колышущейся портьеры «сссмерррть-сссмерррть», пока негодяя не хватит апоплексический удар.
А вот животные и рыбы мстить из-за гроба так и не научились. Чересчур уж они бесхитростны.
Однажды, когда терпение животных и рыб окончилось, их души попросили Духа Моря отомстить за них.
Само собой, Дух Моря был совсем не так могуществен, как Бог. Но все же достаточно могуществен. Он снизошел к ламентациям морских жителей. Тем более, что знал он их гораздо лучше, чем людей.
Чтобы утешить души замученных и не оплаканных, Дух Моря проклял тех людей, которые особенно преуспели в уничтожении китов, рыб, касаток, дельфинов, каракатиц и тюленей.
И с тех пор потомки этих людей начали обращаться в хутту.
Лорчи были одними из первых в числе проклятых. У женщин Дома Лорчей хутту рождалось особенно много.
Хутту, помимо омерзительного своего крабоподобного облика и гнусных повадок (питаются они трупами утопленников и рыб, умерших от старости, испражняются зловонными серыми лентами, которые качаются на поверхности воды и не тонут годами) имели предназначение быть растерзанными, причем самым жестоким образом.
Чтобы люди могли прочувствовать, насколько жестока смерть от руки насильника, Дух Моря сделал так, что хутту поначалу рождаются людьми, но лишь потом становятся уродами с крабьими клешнями и гнусными рылами.
Кто из людей более других склонен к тому, чтобы обратиться хутту, спрашивали у оракула, принося ему годовалых младенцев.
Ливу тоже носили. Оракул указал на нее.
И лишь Абсолютное Равнодушие могло отсрочить исполнение рокового жребия.
Запас Абсолютного Равнодушия у людей невелик. И тратить его заставляет сама жизнь со своими болезнями, детьми и, конечно, любовями. Когда запас оканчивается – ну, ясно…
Вы скажете, что это несправедливо – ведь Лива никогда не вытащила на сушу ни одной рыбы, не загарпунила ни кита, ни касатки. Почему же она должна страдать за своих предков и вообще за Дом Лорчей!?
Да, это несправедливо – с точки зрения Ливы. Ну а любой видящий сказал бы в утешение Ливе, что Бог будет любить ее даже в теле хутту, что, конечно, чистая правда.
Я много думал обо всем этом, прислуживая Ливе. И чем больше я об этом думал, тем сильнее я хотел для госпожи Вечного Абсолютного Равнодушия. Но только где его взять?
Конечно, я знал, что Бог будет любить Ливу и в страховидном облике хутту. И что я тоже – буду.
Только вот другие вряд ли. Тем более Сьёр.
* * *
– Скажи хоть, что случилось?
– Я уезжал. Мне нужно было уехать. Всплыло вдруг срочное дело.
– Разве трудно было прислать с нарочным записку? Хотя бы на словах передать! Хотя бы как-нибудь! – Лива как всегда пытается разглядеть в фиалковых глазах Сьёра намек на раскаяние. Как же! Легче разглядеть там сто шесть букв родного алфавита в исполнении каллиграфа Лои.
– Я пытался передать… Но, видишь ли, были важные обстоятельства. Нужно было срочно помочь одному человеку, я ему очень обязан. И притом помочь втайне… Да прекрати ты истерику, в самом деле! Ты же знаешь, в моем аховом положении, я имею в виду финансовое, нужно все время что-то придумывать! Не могу же я жить только этим ! – Сьёр театрально обводит рукой спальню.
