И сына он с собой брал, чтобы мальчишка понял: война — это не драка с парнями из соседней деревни, где после все мирятся и вместе идут к реке смывать грязь с одежды и кровь с разбитых носов. Да только с наукой промашка вышла. Не было в том году настоящего боя. Покидались в степняков стрелами, да и разошлись. Сермангир теперь героем ходит, перед девками красуется. Мать совсем слушать перестал.
«Ну, ничего, вернусь из похода — разберусь с ним, — подумал Кидсерман и тут же поправился: — Если вернусь». В этот раз все было совсем по-другому. Не только Повелитель Вел собирал добровольцев. К опытному воину прилетел вестник с запиской от Старейшины Клана Терпения Губа — старого боевого друга.
Вестников — маленьких, быстрых птичек с ярким оперением — на Дайре использовали для доставки почты наряду с гонцами и магическими средствами. Они легко запоминали места, где когда-то побывали, и без труда находили дорогу туда снова. Только таких мест каждая птица могла запомнить не больше пяти. А самцы вестника способны повторять слова человеческой речи, и их используют как живые письма. Правда, они хуже, чем самки, запоминают дорогу и могут передать послание совсем постороннему человеку. Поэтому самцов обычно используют в несекретных или торжественных случаях. Например, для передачи поздравлений. Еще одним недостатком вестников является их неспособность совершать дальние перелеты. В соседний клан обычный вестник ни за что бы не долетел. Но у главы Клана Терпения, как и любого другого хорошего колдуна, конечно же, были не совсем обыкновенные птицы.
Старейшина сам собирался в поход и просил собрать всех, кто имеет хотя бы слабое представление, с какой стороны берутся за меч. Губ — не тот человек, который станет беспокоиться из-за пустяков. Значит, дело будет жарким, кровавым. И хотя Кидсерман мог бы по возрасту остаться дома, он, конечно же, пойдет вместе со всеми. Да нет, зачем обманывать себя. Он пошел бы и без этого письма. Иначе как бы он потом, живой и здоровый, смотрел в глаза вдовам и матерям, потерявшим своих сыновей. Такого позора для себя бывалый воин не хотел.
— Вот что, мать, — ласково, но твердо сказал он, подойдя к плачущей жене и обняв ее за плечи. — Полно тебе горевать-то. Плачь не плачь, а идти мне все равно надо. Не могу я их, бестолковых, без присмотру оставить. Да и совестно мне. Чтобы сотник Кидсерман, никогда от врагов не бегавший, на старости лет за бабью юбку прятался! Уж лучше помереть, чем так срамиться. Да не реви ты, — добавил он уже строже. — Не собираюсь я умирать. Еще чего не хватало! Лучше собери мне в дорогу что-нибудь. Пора уж идти.
Жена, все еще утирая слезы, зашла в избу. На самом деле Бирганда и не надеялась, что ее муж усидит дома, когда все в деревне только и говорят о войне. Слишком хорошо она его знала, чтобы поверить в такое чудо. Сколько раз он вот так уходил, и сердце ее сжималось в тревоге и не давало уснуть бесконечными одинокими ночами. Хвала милосердным Предкам, муж всегда возвращался. Иногда раненый, но чаще всего невредимый. Возвращался, чтобы через год снова уйти. В конце концов она привыкла. Такой уж беспокойный нрав у Кидсермана — вечно ему нужно за всех отвечать. Может, за это она его и любила. Что же, пусть идет, все равно не удержишь. Но Сермангира она с ним не отпустит. Только забота о сыне помогала ей пережить все эти разлуки. Когда в прошлом году мальчик увязался в поход за отцом, она ни о чем другом думать не могла. Целыми днями сидела у окна и смотрела на дорогу. Нет уж, пусть муж отправляется, куда захочет, но один.
Сотник возле забора седлал единорога, когда во двор влетел запыхавшийся Сермангир.
Худой и нескладный, он мог бы сойти за взрослого мужчину разве только по росту. Растрепанные волосы цвета соломы, курносый нос и торчащие в разные стороны уши тоже не прибавляли ему лет.
— Уже уходим, отец? Подожди, я мигом соберусь.
И он метнулся к дому. Юноша и в мыслях не допускал, что отец может не взять его с собой. Он уже попрощался с друзьями, и те смотрели на него с завистью и уважением.
— Постой, сын! — Окрик отца остановил его уже на крыльце. — Я ухожу один. Ты остаешься дома.
Лицо юноши недоуменно вытянулось.
— А как же…
— А так, как сказано в приказе Повелителя Вела, — Кидсерман говорил намеренно жестко, — в ополчение принимаются взрослые мужчины, умеющие владеть оружием. Что-то я не припомню, чтобы тебя посвящали в мужчины и приглашали на деревенский сход. И не спорь со мной! Если я ошибаюсь и ты в самом деле стал взрослым, то тем более должен остаться дома. Подумай о матери, каково ей тут будет одной?
Сотнику пришлось сменить тон. Парнишка вот-вот разревется, из глаз прыснут во все стороны слезы, как сок из перезревшего брызгуна. Непорядок это. Мужчина не должен плакать из-за пустяков. Нужно как-то подбодрить его.
— Ты останешься в доме за хозяина, сынок, — тихим, но требовательным голосом сказал сотник. — Я очень на тебя рассчитываю. В случае чего мать не должна остаться без защиты.
За открытой дверью всхлипнула жена. Нет, хватит с него на сегодня слез. Он все-таки пока еще живой. Кидсерман поцеловал жену, взял у нее из рук дорожный мешок, провел рукой по и так взъерошенной голове сына. Потом вскочил в седло и направил скакуна к деревенской площади, где его уже заждались остальные ополченцы.
СЕРМАНГИР
— Шевелись, постылый!
Сермангир без особой необходимости стеганул топтуна хворостиной по мохнатой спине. Животное дернулось, обиженно мотнуло большой плоской головой, а потом с прежней неторопливостью потащило соху по бесконечному полю.
На самом деле даже хорошо, что мать еще на рассвете отправила его на пахоту. Он не представлял себе, как сможет теперь днем пройти по деревне. Даже топтуны будут над ним смеяться. Как же, бесстрашный Сермангир, победитель степняков, решил не оставлять деревню без защиты. Пусть другие сбежали от опасности в какой-то поход. Он один будет бродить вокруг деревни с копьем в руке и отгонять свирепых лесных пискунов, кровожадных корнегрызов и других страшных чудовищ.
Юноша горько рассмеялся. Да, насмешек не избежать. Раструбил на всю деревню, что уходит на войну, а сам теперь сражается в поле со скотиной. Может, здесь и заночевать? Нет, это ничего не изменит. Завтра к обеду он все вспашет, и придется-таки возвращаться домой. Да и есть охота — желудок сразу отозвался на слово «обед». Но если в окно будут заглядывать ехидные приятели, ему кусок в рот не полезет.
Что же делать? Убежать? Но как и самое главное куда? Отца уже не догнать. А один, да еще пешком, он ни за что не доберется до Озера Слез. Или может быть, сбежать от позора в город? Там можно отыскать кого-нибудь из бывших односельчан.
