О, закусь кончилась, и выпивка того… без выпивки никак нельзя. Значит пойдем… нет, в "Латунный фонарь" не пойдем, там сейчас толпа, а вот у Мориарти обычно по вечерам народ собирается, так что сейчас — самое то. Главное, кубарем с горки не свалиться. Хотя не свалюсь, координация у меня что надо, проверено. Пить меня учил Джейсон, врач убежища и папин друг. Когда остальные сверстники в компании осваивали сложную науку надираться в стельку и трахаться по укромным местам — хотя какие там укромные места в убежище, где даже в сортире камеры — я пила с папой и его другом, разговаривая о принципах синтеза и-РНК в клетках мозга, правилах построения алгоритмов, и разнице между полной и неполной индукцией. Сверстники меня в компанию не принимали. Единственную подругу сторонились потому, что дочка Смотрителя, а меня — потому что "заучка".
Я поднялась с пола, встала, вытянув руки перед собой и закрыв глаза. Торжествующе произнесла: "В позе Ромберга устойчив", и потопала к Мориарти, мурлыча под нос:
never cared for what they say
never cared for games they play
never cared for what they do
never cared for what they know…2
По дороге меня успела остановить какая-то женщина — да, часто я бываю дома, за год не смогла выучить жителей микроскопического поселка — начала горячо и бессвязно благодарить за чье-то спасение. С трудом сосредоточившись, я поняла, что речь идет о девушке, которую я отбила у мутантов с месяц назад. Вообще-то никого я спасать не собиралась — просто угораздило нарваться на тройку этих зеленомордых, которые куда-то топали по своим делам. Ну и поскольку они заметили меня куда раньше, чем я их — так уж получилось, они с горки спускались, обзор хороший был — пришлось пострелять. И что оставалось делать потом, когда в свертке тряпья, перекинутого через плечо одного из свежеубиенных мутантов, обнаружилась рыдающая девица? Мда, хорошо, что я не парень — точно бы жениться пришлось… Ладно хоть, караван проходил, сдала под охрану, естественно, подкрепив благодарность крышками. Караванщики всегда на виду и репутацией дорожат — так что если обещал проводить, значит, проводит, а не продаст работорговцам по дороге.
Женщина все говорила, всхлипывала, пыталась всучить мне в качестве благодарности какую-то мелочь, рассказывала, какая я замечательная. Еле отвязалась. Да, замечательная, скоро можно будет нимбом подземку освещать.
Ввалившись в бар я решила, что никуда больше отсюда не пойду. Взяла для верности сразу бутылку, устроилась за столом, отстраненно отметив, что садиться так, чтобы за спиной была стена и просматривалось все помещение, уже въелось на уровень рефлексов. И хоть я и была сейчас без брони, винтовка на за спиной висела так, чтобы, если что, выдернуть из чехла одним движением.
Откуда-то из глубины заведения вышел хозяин, направился ко мне. Ну вот, принесла нелегкая — видеть этого типа мне вовсе не хотелось. А Мориарти, особо не церемонясь уселся напротив, вместо приветствия заявив:
— Не знал, что ты бритая.
— Вот она, истинная наблюдательность, — усмехнулась я. — Еще бы лет через пять заметил.
Голову я обрила через месяц после выхода из убежища, обнаружив на себе вошь. И регулярно повторяла процедуру. Плевать на внешность, все равно очаровывать я никого не собираюсь, а стать рассадником для насекомых — это уж слишком.
— А когда ты в последний раз к нам заглядывала? Тем более, что без шлема и брони я тебя и вовсе второй раз вижу. Хорошо выглядишь, кстати.
Я поморщилась:
— Мориарти, все, чего я сейчас хочу — это надраться в одиночестве. И слушать комплименты, тем более твои, в понятие "надраться в одиночестве" никак не входит.
— И за что ж ты меня так невзлюбила?
— А то сам не знаешь.
— Девочка, по этому поводу могу лишь повторить — информация стоит дорого.
— Угу.
Информация стоит дорого… когда я пришла в Мегатонну, с собой у меня была только пневматическое ружьишко и труп какой-то мутировавшей зверюги, смахивающей на помесь свиньи и крота-переростка. Подобрать убитого мной зверя подвигло неуемное любопытство — в убежище не было ни слова о подобных тварях, хотела узнать у местных, что это такое. Оказалось, местные их едят, впрочем, они ели все, вплоть до ящериц и тараканов, Так что тушку чуть ли не из рук вырвали — так я заработала свои первые три крышки. Я пришла к Мориарти, который знал все городские сплетни, только с одной просьбой — сказать, куда пошел побывавший здесь сутки назад человек из убежища. "Сто крышек" — был ответ. А после растерянного "Столько у меня нет…" сотня крышек чудесным образом превратилась в триста. По сотне за слово.
Так что причин любить Колина Мориарти у меня не было. Совсем. Но и сказать, будто меня начинало трясти от одного его вида… Настороженный нейтралитет — вот, пожалуй, самое подходящее слово.
— Ну давай, расскажи, какой я жадный и беспринципный. Открой глаза на всю глубину падения. — Он от души веселился.
— Зачем? Это станет для тебя откровением?
— Нет. Но меня каждый раз восхищает праведный пафос. Я бы выслушал полную гнева обличительную речь и ответил бы, что не вижу, чем честный купец, не пытающийся показаться лучше, чем он есть, принципиально отличается от наемницы, меняющей отрезанные у рейдеров пальцы на крышки.
— Действительно, ничем. — Согласилась я. — За исключением личных предубеждений, уж прости.
— Прощаю. Тем более, что это нетрудно изменить, — он накрыл мою ладонь своей.
Я убрала руку, откинулась на спинку стула:
— Мориарти, что тебе нужно?
— Ну… на самом деле, то же самое, из-за чего я когда-то поднял цену со ста крышек до трехсот. Ты так и не додумалась расплатиться самым простым путем. Не вышло по плохому — попробуем по-хорошему.
Я расхохоталась:
— Не дождешься.
Почему-то предложение этого лощеного прохвоста не казалось оскорбительным. Здесь, на пустоши, слишком многое из того, что считалось должным в убежище, исчезло вместе со слишком хрупкими понятиями о цивилизованности.
— И поскольку, похоже, единственный способ избавиться от твоего общества — это пойти домой, а я еще далеко не так пьяна, как хотелось бы, сделай милость — смени тему.
— Хорошо, — он налил нам обоим. — Меняем тему. По какому поводу пьянка?
— А что, нужен повод?
— Будь ты моим постоянным клиентом, сказал бы, что нет.
Я махнула рукой:
— Повод вечен: несовершенство мира. Как там было, погоди…
Tired with all these, for restful death I cry
As, to behold desert a beggar born,
And needy nothing trimm'd in jollity,
And purest faith unhappily forsworn3
Староанглийский показался почти иностранным — настолько нелепо он звучал среди обшарпанных стен.
