Давид, недолго думая пошел к открытой двери, но прямо перед порогом вся его решительность внезапно спала, и как будто он даже испытал какое-то чувство страха, и неведомой тревоги. Впрочем, это было мимолетное чувство, так что уже секунду спустя он вошел в комнату.
Убранство этой комнаты было схоже с гостиной внизу. Тоже золото, и подушки на полу. Вот только тут стоял массивный старинный стол, и самый настоящий золотой трон. На столе стоял кальян, а на троне кто-то сидел. Но так как трон был повернут спиной к Давиду, рассмотреть сидящего не представлялось возможным. Однако кое-что он увидел. Во-первых, на столе стояла стопка книг. Это было восемь книг, в простой оранжевой обложке, и на них имелась какая-то надпись на неизвестном Давиду языке. Это мог быть с одинаковым успехом и русский, и китайский, все равно он знал по-русски только, как пишется его имя, и то, потому что перед поездкой отец ему это объяснил. Сидящий в кресле держал в руках девятую книгу. Старая морщинистая рука, с длинными и тонкими пальцами держала точную копию тех восьми. Другая морщинистая рука держала трубку кальяна, и это все что видел мальчик из-за спинки трона.
— Привет тебе внучек. — прозвучал удивительно молодой и звучный голос. Давид даже посмотрел по сторонам, чтобы определить откуда он исходит. Но голос продолжил, дав соответствующие пояснения. — Это мой голос Давид. Подойди же и обними своего старого деда.
— Хорошо. — ответил Давид не слишком рвясь исполнять просьбу. Слишком много странностей он увидел за последние несколько часов.
Давид осторожно вошел в комнату и обойдя трон посмотрел на своего деда. Да уж, когда он видел его в последний раз, тот показался ему старым, но теперь он понял, что серьезно ошибался. Дед был не старым, он был древним. Абдула был облачен в некое подобие халата, или балахона. Его одежда так же была расшита золотом, и усыпана драгоценными камнями. Давид кое-что понимал в драгоценностях, и смог оценить что бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры, и прочие камни настоящие, или невероятно искусные подделки. Дело в том, что его мать была просто помешана на таких безделушках, и тут хочешь, не хочешь, а научишься в них разбираться. Но даже одного взгляда хватало, чтобы понять, что эти камни были и крупнее, и лучше обработаны чем материнские, и вообще один наряд деда тянул на десяток миллионов. Но бог с ним с халатом, не это взбудоражило воображение мальчика. Самым примечательным было лицо старика. Гладко выбритое, оно было изборождено тысячами морщин. И это отнюдь не преувеличение, скорее уж приуменьшение. Как будто кто-то взял бритву и поставил себе задачу покрыть это лицо как можно большим количеством линий. Длинный крючковатый нос, изгибался так, что чуть не доставал до тонких и изогнутых вниз губ. Но самое главное, это конечно глаза. Глаза у деда были совершенно белые, с маленьким черным зрачком посередине. Эти два буркалы смотрели на Давида как-то безразлично и как будто насмешливо. И в то же время они смотрели не на мальчика, а сквозь него. Дед как будто разглядывал не Давида, а стену за ним. Или даже не стену, а небо, которое она от него скрывала.
Пожалуй более жуткого старика Давид не видел в жизни. Вроде ткни пальцем и развалится но словно опровергая его мысли, старик резко поднялся и невероятно быстрым движением схватил Давида заключая в объятья. А потом взяв внука за плечи, и не испытывая при этом никаких усилий подняв на уровень глаз сказал:
— А ты вырос крошка Дэйв. — при таком на первый взгляд бурном проявлении эмоций, эмоций-то как раз и не было. Дед не улыбался, и тем более не смотрел на внука ласково. Его белые глаза смотрели изучающее, и вроде не самого Давида, а под белую кожу мальчика.
— Деда, ты бы это…, поставил бы меня на пол. — неуверенно сказал Давид. — А-то надорвешься еще. Я почти шестьдесят килограмм вешу.
— Но я думал что родственникам так положено. — звучным молодым голосом сказал дед. И Давиду даже показалось, что от голоса по комнате распространяется небольшое эхо. Хотя размеры помещения определенно этому не способствовали. — Ведь мы же родственники?
И сказав это, дед на секунду закрыл глаза.
— Ну да, определенно родственники. Ты же мой правнук. — прошептал Абдула и поставил Давида на пол. А потом невозмутимо уселся на свой трон и вылупил свои белесые глазища на Давида.
— Не дед. Я не правнук, а внук. — сказал Давид, про себя решив что дед все же сумасшедший.
— А вот тут ты ошибаешься парень. Я может и стар, и даже слегка безумен, но прекрасно помню кого трахал, и кто в результате этого рождался. И могу тебе ответственно заявить, что твой отец, вовсе не плод сочетания моего семени и яйцеклетки моей покойной жены. А вот его отец, как раз и был моим сыном. Правда он недолго прожил, и умер всего в двадцать три года, но все-таки успел оставить ублюдка, который и является твоим горячо любимым родителем. А то, что тебе это неизвестно, говорит лишь о том что мой внук не слишком разговорчив.
Да уж, после такого заявления Давиду только и оставалось, что в очередной раз за это утро открыть рот от удивления. Больше всего его поразила манера, с которой дед выдал ему эту информацию. И как ни странно он поверил деду. Не полностью, но все же почти. И решил первым делом после этого разговора позвонить отцу и выяснить правду. А дед и не думал переставать его удивлять.
— А теперь иди и отдохни. Ты слишком много думаешь в моем присутствии, а я этого не люблю. К вечеру я освобожусь, и уделю тебе немного времени. Пойди вниз и подбери свой чемодан, пес больше тебя не тронет. Твоя спальня справа от этой комнаты. Ступай.
Давид, наверное, первый раз в жизни не нашелся чего ответить. Тот тон, каким это было сказано, не давал даже возможности возразить и он так ничего и не сказав, поплелся вниз. Спустившись на первый этаж, он приоткрыл входную дверь, и, убедившись что пса нигде не видно, осторожно вышел на улицу, а потом схватил чемодан, и насколько мог быстро затащил его в дом. Давид подумал что сам все же не сможет занести чемодан по лестнице, а просить деда он почему-то не решался. Хотя та прыть с которой дед его поднял, говорила о том что ему втащить чемодан наверх раз плюнуть. Давид открыл чемодан, и, взяв оттуда охапку кое-как упакованных вещей, понес ее наверх. Когда он поднялся, то заглянул в комнату деда, и увидел, как тот прячет девять книг в сейф за картиной. На картине был изображен сам дед, только молодой. Хотя судя по наряду это было что-то типа шаржа. Абдула был изображен в костюме какого-то турецкого придворного, на террасе большого дворца, причем прямо за окнами летал самый настоящий дракон.
Дед никак не отреагировал на то, что внук за ним подглядывает, и, положив книги в сейф он, усевшись на свой трон, стал пыхтеть кальяном. Давид открыл дверь своей спальни. Это была довольно большая комната, но явно не обремененная мебелью. Фактически там стояла только большая кровать, и встроенный в стену шкаф, а пару валявшихся на полу подушек можно было не брать в расчет. Давида начинало нервировать то, что он пока не увидел в доме телевизора. Без драгоценного ящика неделя, проведенная с этим сумасшедшим старпером, обещала стать бесконечной. Он закинул в шкаф свое барахло, и пошел вниз за следующей партией. И еще ему ужасно хотелось закурить, но неизвестно как к этому отнесется дед. Дома он спокойно курил в своей комнате, так как всем взрослым путь туда был закрыт. Чтобы добиться такого год назад мальчику пришлось устроить недельную голодовку. В конце концов, родители сдались, и обещали предоставить ему "право на личную жизнь" как это позиционировал сам Давид. Но тут такой фокус не прошел бы. Старик определенно вызывал у Давида неосознанное чувство страха. И это было очень необычно, потому что до сего момента такого чувства Давид почти не испытывал. Он никогда никого не боялся, даже хулиганов старше себя, все время ввязывался в драки, и даже если попадал после них в больницу, потом жестоко мстил своим обидчикам, подкарауливая их поодиночке и нападая сзади.
