Почему Генрих решил выдать дочь замуж за человека, который хоть и прославился как воин, но не пользовался особым уважением вендарских подданных? По сути, для них он навсегда останется варваром.
Казалось, только сама Сапиентия не задумывалась о подоплеке своего брачного союза — ведь Генрих явно выбрал ей жениха из каких-то своих соображений. Принцесса сияла, глаза у нее светились от радости. Она встала рядом с Альберадой.
— Как только наступит ночь, пусть свершится назначенное Господом.
Теперь все споры по поводу границ должен был разрешать принц Боян. Втащили дары короля Генриха: золотые и серебряные украшения, салийские и аостанские ткани. Епископ еще раз благословила молодых, и снова зазвучали тосты и пожелания здоровья и долголетия.
— Верь не словам, а делам! — кричал Боян. — Я многому научился у твоего брата. У нас его называют Воин Кровавых Полей, врагам от него здорово досталось. Но вы называете его иначе. — Он обратился к монаху и попытался произнести имя, но из его бормотания ничего невозможно было понять.
— Ты хочешь сказать — Санглант? Ты с ним встречался? — спросила Сапиентия.
— Да. Пять лет назад мы сражались бок о бок против куманов. Какая это была битва! Враги бежали как зайцы — только пятки сверкали! А твой брат еще жив?
— Жив, — кратко ответила Сапиентия.
— Дорогу! Дорогу! Расступитесь! — В зал ворвались двое мужчин в разорванной одежде, добежали до стола и упали на колени.
— Что случилось? — спросила епископ. — Неужели нельзя было дождаться утра? Какие вести вы принесли?
— Простите, ваша милость, — произнес рыжебородый со шрамом над левым глазом. — На город Мейлиссен напали враги. Все деревни вокруг него сожжены дотла. Никто не знает точно, когда они напали, но сейчас они уже продвигаются на запад.
Когда монах перевел Бояну, о чем идет речь, тот подал знак принести вино.
— И кто же напал на город? — поинтересовался Боян с таким видом, словно уже знал ответ.
— Куманы, мой лорд, — отозвался вестник.
Боян поджал губы:
— Как вы об этом узнали? Почему вы уверены, что это именно куманы?
Мужчины посовещались, а потом посмотрели на монаха, словно сомневаясь, можно ли при нем говорить. Сапиентия побледнела.
— Их одежда напоминала лохмотья, будто ее порвали собаки, а на щитах был знак. — Мужчина расцарапал себе руку, показывая. — Вот такой.
Боян сплюнул, прыгнул на стол и, подняв кубок, принялся выкрикивать какое-то имя. Остальные унгрийцы тоже принялись кричать и стучать кубками по столу.
— Это клан барса, — перевел монах. — Его вождь — Булкезу, сын Бруака.
Боян затянул очередную бесконечную поэму, Ханна поняла по его горящему взгляду, что он демонстрирует собственное произведение. Монах пытался перевести:
— Сильны наши враги. Много дней они проводят в седлах, опустошая все на своем пути.
— Что это за клан барса? — спросила Сапиентия монаха, избавив его от необходимости переводить воинственную песнь.
Он посмотрел на нее и ответил:
— Клан барса — это одно из множества куманских племен. На самом деле это несколько больше, чем просто одно из племен. — Монах посмотрел на принцессу каким-то странным взглядом. — В него входят по крайней мере шестнадцать других кланов. Их воины бесчисленны и жестоки.
— Это они отрезали тебе руку?
— Нет, — усмехнулся он. — Но не сомневаюсь, что они с удовольствием отрезали бы мне голову.
— А кто этот Булкезу?
— Их вождь. Именно он убил сына Бояна от первой жены, кераитской принцессы. Его мать тоже принадлежит племени кераитов.
— Значит, кераиты — тоже одно из куманских племен? — спросила Сапиентия.
— Нет, они живут восточнее и платят дань джиннийскому правителю.
Сапиентия дотронулась до золотого ожерелья на шее и посмотрела на шелковые занавеси паланкина. Ткань висела так неподвижно, что казалось, внутри никого нет. Монах подошел ближе.
— Говорят, все их женщины — ведьмы и язычницы. — Он показал изувеченное запястье. — Они думали, что письмо — это магия, поэтому и отрубили мне руку. — Монах осторожно посмотрел на паланкин, словно опасаясь, что его слова достигнут ушей сидящей внутри женщины. — Так я оказался на службе у Бояна. И мне здесь нравится.
— И Боян действительно верит в Священное Слово? — спросила Альберада.
— Так же, как и любой из унгрийцев.
— А его мать? — поинтересовалась Сапиентия, отвернувшись от паланкина.
Монах покачал головой:
— Она могущественная колдунья. Не гневи ее.
Ханна молча смотрела на паланкин, занавески которого так и не шелохнулись. И зачем женщине сидеть в замкнутом пространстве? Интересно, сколько же времени она провела там без всякого движения? Ханне казалось, что сама она ни за что бы не смогла высидеть так долго. Что и говорить, она даже в присутствии принцессы могла ходить, смеяться, разговаривать, пить и есть с ее тарелки. Если честно, то остатки с тарелки принцессы были куда вкуснее того, чем Ханне доводилось перебиваться в Хартс-Рест.
Все-таки жизнь королевского «орла» очень хороша, несмотря на опасности. Но ведь опасности подстерегают всякого, редко бывает так, что человек проходит по жизни, не испытав никаких лишений.
Принц Боян продолжал топать и колотить по столу кубком, в зале стоял оглушительный ор. Монах объяснил:
— Он поет песню о смерти сына, о его героической гибели и о его душе, которая все еще бродит по свету.
— Языческое суеверие, — не преминула заметить Альберада. — Брат Брешиус, как это вы еще ухитряетесь сохранять благоразумие, прожив столько лет среди язычников?
— Просто надо запастись терпением и положиться на Господа.
— Война! — вопил Боян, а вместе с ним и все его воины-унгрийцы. — Пора в бой!
Все кричали и шумели так, что Ханна закрыла уши. Мужчины осушили кубки в последний раз и принялись собираться. Зал начал стремительно пустеть.
— Куда это они? — удивилась Сапиентия.
Епископ встревоженно посмотрела на толпу. Пьяные, взбудораженные унгрийцы, похоже, готовились к сражению.
— Мы отправимся в путь утром, — радостно оповестил Боян и снова уселся за стол. — Но сейчас пора ложиться спать.
Сапиентия улыбнулась. В зале кроме нее остались только Ханна, две служанки, принц Боян и единственный слуга, на шее у которого виднелось металлическое кольцо, подозрительно похожее на рабский ошейник.
Боян обнажил свой меч, и Ханна тотчас выхватила свой кинжал. Сапиентия замерла от ужаса.
— Никаких женщин! — воскликнул Боян и положил меч на стол. — У меня не будет женщины, пока я не убью мужчину в бою. Такова клятва всех наших мужчин. И если ее нарушить, удача отвернется от нас. Пока меня не будет, ты можешь развлекаться с этим слугой, а когда я вернусь, мне бы хотелось, чтобы у нас были дети. Тебе тоже хочется этого?
