Болдуин обнял Ивара, словно хотел согреть его. Люди, заполнившие собор, переминались с ноги на ногу. В конце концов руки у Ивара согрелись, и он почувствовал себя лучше.
Когда в церковь вошли монахини, все сразу опустились на колени. Внесли гроб с маленьким хрупким телом королевы Матильды в скромном монашеском одеянии, но с дорогими кольцами на пальцах и золотой короной в седых волосах. Мать Схоластика и принц Эккехард шли за гробом. Когда гроб установили перед алтарем, мать настоятельница подошла к усопшей и поцеловала ее ступни. Принц последовал ее примеру. Послушники стояли на коленях перед гробом. Ивар надеялся увидеть Зигфрида, но капюшоны скрывали их лица, и невозможно было угадать, кто есть кто.
Мать Схоластика шагнула к алтарю, и брат Мефодиус начал читать заупокойную молитву:
— Благословенна страна Отца и Матери жизни…
— Ложь! — Человек встал с колен и обратился к горожанам: — Все это ложь! Вы заблуждаетесь! От вас скрывают правду! Господь благословил святую Эдесию, и она дала жизнь святому Дайсану, который был одновременно и Сыном Божиим, и сыном человеческим. Блаженный Дайсан говорил, что ему предначертано страдать и умереть во искупление наших грехов…
Ивар узнал Зигфрида, который рассказывал ему о жизни и смерти мученика, когда он еще учился в монастырской школе. Три монаха подбежали к Зигфриду, схватили его и куда-то потащили, а он все продолжал проповедовать, пока ему не заткнули рот. Ивар точно прирос к полу, а люди взволнованно обсуждали произошедшее у них на глазах.
— Это же Зигфрид! — прошептал Болдуин. — Он что, сошел с ума?
— Вот что с ним случилось, ведь нас не было рядом, чтобы защитить его!
— Мы должны его освободить!
— Но как? — горько спросил Ивар и, подхватив Болдуина за локоть, потащил к выходу. — Пойдем. Что если нас увидят?
Он видел, как разгневана мать Схоластика. Она что-то недовольно говорила брату Мефодиусу, тот покивал, затем встал на колени перед гробом, поцеловал подол платья королевы и вышел из церкви через заднюю дверь.
Мать Схоластика подняла руки:
— Давайте помолимся, сестры и братья. Давайте попросим у Господа прощения за наши грехи. Через молитву мы обретем спасение, следуя примеру блаженного Дайсана, который, как и все мы, был чадом Божьим. Давайте помолимся, ибо желание и вожделение, которые нам посылает враг рода человеческого, подобны блестящей мишуре, привлекающей взоры нестойких… Давайте же смиренно принимать волю Господа нашего, ибо истинны Его слова, все же прочее — от врага.
— Мы должны остаться и послушать! — прошипел Болдуин. — Принц Эккехард сможет освободить Зигфрида. Его тетя ему ни в чем не откажет.
— Ты действительно так думаешь? Я лучше знаю, что делать. — Ярость придала Ивару силы, и он молча поволок Болдуина дальше.
— Если мы уйдем прямо сейчас, это может показаться подозрительным!
У выхода была настоящая давка: люди, которые не попали в монастырь, пытались прорваться внутрь, а те, кто находился там, наоборот, мечтали выйти. Ивару пришлось двигаться вместе с толпой — два шага вперед, один назад. Наконец они выбрались на улицу. Там по-прежнему шел моросящий дождь, обычный для середины осени.
Болдуин был рассержен, но Ивар не обращал ни малейшего внимания ни на его надутые губы, ни на косые взгляды. Он понимал, что им не удастся помочь Зигфриду, если их самих схватят. Всем известно, что мать Схоластика не склонна проявлять милосердие.
То и дело спотыкаясь, — от дождя дорогу развезло так, что скоро молодые люди перемазались в грязи и промокли до нитки, — они добрались до дома. Болдуин, все еще сердясь, закутался в одеяло и отвернулся лицом к стене, но Ивар все никак не мог успокоиться и ходил по комнате взад-вперед. Он чувствовал, что все равно не уснет.
Зачем Зигфрид сделал это? Смог бы Ивар так же отважно защищать то, во что верит, проповедовать, как леди Таллия, и нести за это ответственность?
Но правда была слишком горька: он всего лишь жалкий, несчастный грешник и никогда не решится на такой подвиг.
— Ивар, — наконец подал голос Болдуин, — мне так холодно, и я так тебя люблю! Я знаю, ты просто не решаешься, потому что никогда…
— Неправда! Мой отец всегда справляет пятнадцатый день рождения своих детей. На мой день рождения он отправил ко мне служанку…
— Чтобы сделать из тебя мужчину. Это совсем другое дело. Ты никогда не испытывал того, что у меня было с Джудит.
— Нет, испытывал, когда я…
Когда я думал о Лиат. А она покинула его.
— Ивар, давай сделаем это. Просто попробуем. Тебе понравится. К тому же ты согреешься.
В конце концов, не все ли равно? По крайней мере Болдуин, в отличие от Лиат, всегда заботился о нем. Ивар лег к Болдуину, тот улыбнулся и погладил его по бедру.
Жить чувствами все-таки намного проще.
С утра прискакал Мило, с красным от холода носом.
— Нужно сейчас же выезжать из города, — сказал он. — Ждите на дороге к Генту.
Мимо то и дело проезжали повозки, Ивар нервничал. Они укрылись в колючем кустарнике, который рос по обе стороны дороги, и завернулись в одеяло.
— Мы ничего не сделали для Зигфрида, — пробормотал Болдуин.
— Ведь и ты ничего не мог сделать, когда за тобой явилась маркграфиня Джудит. Мы бессильны против них. Или ты хотел бы вернуться к своей жене? С ней тебе было бы намного теплее?
Болдуин лишь фыркнул в ответ.
Ехали повозки, шли странники, которые плакали и выкрикивали имя королевы Матильды. Несомненно, к королю Генриху уже отправили гонца, чтобы сообщить о ее смерти, а пилигримы рассказывали о том, что происходит в стране, простым людям, которые за рассказ давали им кусок хлеба и приют на ночь.
— Смотри! — воскликнул Болдуин, вскочил, но запутался в ветках. К тому времени, как кавалькада принца поравнялась с ними, Ивару удалось освободить приятеля.
— Где это вы ухитрились так измазаться? — спросил принц, нахмурившись.
— Нам пришлось идти пешком. Есть какие-нибудь новости?
Прежде чем ответить, принц Эккехард всегда задумывался. Обычно в ясные и солнечные дни он был приветлив и радостен, но когда погода портилась, портилось и настроение принца. Он сердито посмотрел на них и ответил:
— Нелегко было разговаривать об этом с тетушкой. Ваш приятель, должно быть, сошел с ума! Как он может так поступать? Где его почтительность? Он никого не уважает! Он оскорбил память моей бабушки! Тетя сказала, что его ждет суровое наказание. И скорее всего мы его больше не увидим.
— Но вы обещали…
— Довольно! Больше я ничего не могу для него сделать. — Принц усмехнулся. — Но я дал хорошего пинка моему кузену Реджинару. Я сказал, что аббатство Фирсбарг теперь свободно, поскольку лорд Хью сослан, и тетя послала туда Реджинара. Он был так мне благодарен, что пообещал оказать любую услугу. И тогда я рассказал ему о послушнике Эрменрихе, которого видел во сне, и сказал, что хочу, чтобы тот приехал в Гент и служил мне. — Его молодые спутники рассмеялись. — Пойдем, Болдуин, — принц повернулся, уговаривая его следовать за ним, — я сделал все, что от меня зависело.
