— Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.
— Я тоже. Как поживаешь?
— Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что не ожидала увидеть тебя здесь.
— Знаю, — чуть иронически ответил я. — но я здесь, чтобы поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку.
С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию.
В эту минуту в комнату вошла собака — ирландский волкодав — который дошел до самого стола и плюхнулся рядом с ним на пол.
— Вот именно, — ответила она с той же иронией, — это самое малое, что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.
— Обещаю тебе, что в будущем я буду принимать все меры предосторожности.
Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала, что я этого не знаю, я решил выудить из нее, что только возможно.
— Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас состоянии, потому и пришел.
— Да, — ответила она. — Ты что-нибудь ел?
— Позавтракал, два часа тому назад.
Она позвонила служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно обратилась ко мне.
— Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься сюда.
— Знаю. Потому-то я и пришел.
Она предложила мне сигарету, и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом закурил сам.
— Ты всегда вел себя неожиданно, — сказала она после несколько затянувшейся паузы. — Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что ты что-нибудь выгадаешь сейчас.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ставка слишком высока для блефа, а мне кажется, что ты именно блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.
Корвин? Запомним это наряду с «Кори».
— А может и не знаю, — ответил я. Ведь на некоторое время я был выключен из игры, верно?
— Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?
— Просто еще не успел.
Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.
— Странно. Но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты действительно не врешь, то ты поступил очень умно и к тому же обезопасил себя. Дай мне подумать.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она молчала, думая о своем участии в этой игре, о которой я ничего не знал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках в которой я не имел никакого понятия.
— Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем.
— Да. Знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о многом. Подождем. Тогда увидим.
Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?
К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания и тонко намекать на то, о чем не имел ни малейшего представления. Бифштекс был прекрасный — розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел свежим поджаренным хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась, нарезая свое мясо маленькими ломтиками и глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу.
— Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин, — сказала она. — И это одна из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался.
— Мне тоже, — пробормотал я.
И пока я ел, я представил себе ее. Я увидел ее в платье с большим вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой. Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была двухцветная — черная и серебряная, и…
Видение исчезло. Но то, что я сейчас вспомнил, было правдой, моим прошлым, в этом я не сомневался, и про себя я выругался, что помню только часть этой правды. Что она говорила мне там — тогда, когда звучала музыка, все танцевали и слышались странные голоса?
Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое видение.
— Я вспоминаю одну ночь, — сказал я, — когда ты была вся в зеленом, а я носил свои цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка…
На лице ее появилось слегка мечтательное выражение, щеки порозовели.
— Да, — ответила она, — Какие прекрасные были тогда времена… Скажи, ты действительно ни с кем еще не связался?
— Честное слово, — сказал я.
Что бы это ни значило.
— Все стало значительно хуже, — сказала она. — И в Тени сейчас больше ужасов, чем даже можно себе представить…
— И?
— Он все в тех же заботах, — закончила она.
— О.
— Да, — продолжала она, — и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.
— Ничего.
— Ты хочешь сказать?
— По крайней мере сейчас, — поспешно добавил я, потому что глаза ее слишком уж широко открылись от изумления, — до тех пор, пока точно не буду знать, в каком положении находятся сейчас дела.
— А-а.
Мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй ирландский волкодав зашел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у стола Потом мы пили кофе, маленькими глоточками, и я почувствовал по отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые, однако, быстро подавил.
— А как дела у других? — наконец спросил я.
Ведь такой вопрос ни к чему меня обязывал, а звучал он достаточно безопасно.
На минуту я испугался, что она спросит меня, кого я имею в виду. Но она просто откинулась на спинку стула, подняла глаза к потолку и сказала:
— Как всегда, пока ничего нового не слышно. Возможно, ты поступил мудрее всех. Но как можно забыть… все величие?..
Я опустил глаза долу, потому что не был уверен в их выражении.
— Нельзя, — ответил я. — Просто невозможно.
Засим последовало долгое и неуютное для меня молчание, разрушенное вопросом.
— За что ты ненавидишь меня? — спросила она.
— Что за ерунда, — ответил я. — Ведь что там ни говори, как я могу тебя ненавидеть?
Это, казалось, пришлось ей по душе, и она обрадованно обнажила в улыбке белые зубы.
— Хорошо. И спасибо тебе большое, — сказала она. — Кем бы ты ни был, но ты настоящий джентльмен.
Я поклонился и расшаркался.
— Ты вскружишь мне голову.
— Ну, что там ни говори, а это навряд ли.
И я почувствовал себя неуютно.
Ненависть и ярость вновь пробудились во мне, и я подумал, знает ли она, против кого они могут быть направлены. Я чувствовал, что знает, и с трудом удерживался от желания спросить ее об этом в лоб.
— Что ты думаешь делать? — спросила она в конце концов, и мне ничего не оставалось, как туманно ответить:
— Ну конечно, ты ведь мне не веришь…
