Так мы и живем в постоянном ожидании смерти.— В глазах Нааи читались звериные тоска и покорность.— Наше единственное спасение в том, что проклятые твари вскоре сожрут нас всех и примутся друг за друга. Тогда, по крайней мере, нашим детям, которых никогда не будет, не придется разделить нашу лютую судьбу.— Наая замолчала и лишь судорожно втягивала ртом воздух.
Кулл недоверчиво покачал головой. В самом кошмарном сне ему не могло присниться, что люди могут докатиться до такого состояния. Не иначе как сам Создатель Сущего направил его стопы в эту долину… Не будь он Куллом из Атлантиды, если он не разберется с этими полулюдьми-полузверьми!
— Заклинаю тебя, воин, беги прочь из этой Долины Проклятий, пока страшные кубурхи не пожрали твое тело и твою душу…— Наая всхлипнула и затихла.
Когда Кулл поднял на нее взгляд, девушка была уже мертва. На ее лице навеки застыла робкая улыбка. Судя по всему, смерть для Нааи была долгожданным избавлением от постылой жизни.
Кулл плюнул на убитую росомаху и угрюмо сказал:
— Да будут прокляты существа, сделавшие такое с этой женщиной! Да будут прокляты существа, лишившие целое племя мужества даже покончить с собой! Клянусь всем светлым, что было в моей жизни; всеми богами, какие были есть или будут; клянусь искрой творения, что горит в моем сердце,— я, Кулл из Атлантиды, уничтожу поганых кубурхов, чего бы мне это ни стоило! — Голос Кулла был на удивление спокоен и невыразителен — так палач выносит приговор своей жертве.
И если бы кто-нибудь из бывших соплеменников Кулла мог его сейчас слышать, то поразился бы перемене, произошедшей с голосом молодого атланта. Это был голос покрытого сединой и шрамами опытного воина, голос постигшего высшую мудрость правителя, голос зрелого мужа, а не пятнадцатилетнего юноши. Именно в это мгновение Кулл стал взрослым.
Только сейчас Кулл он внимание на одну странную деталь. Несмотря на то что кровь буквально хлестала из многочисленных ран Нааи, земля у основания дерева оставалась совершенно сухой.
Приглядевшись, юноша понял, в чем было дело. Вся кровь, до последней капельки, жадно впитывалась алой корой Дерева Кубурхов, как называла его Наая. Кулл содрогнулся, представив, что за соки питают это дерево-кровососа.
Вернувшись на песчаный берег, где все так же весело журчала вода, которой не было никакого дела до человеческих радостей и печалей, Кулл промыл свои раны. Набрав полную горсть пиявок, он растолок их в большой плоской раковине вместе с корой рушины и листьями водяной багрянки.
Не обращая внимания на жгучую боль, юноша покрыл полученной кашицей глубокие раны на груди. Что ему — охотнику и воину — было за дело до страданий тела, когда его мозг сжигали страшная ненависть и желание мести, каких он в своей короткой жизни еще ни разу не испытывал.
Закончив со своими ранами, Кулл — все так же неторопливо — занялся следующим делом. Не успели тени сместиться и на ширину ладони, молодой атлант с охапкой толстых сучьев вернулся на поляну. Он четко представлял себе, что ему нужно сделать.
К этому времени Наая уже совершенно потеряла сходство с человеком. Некогда прекрасная дикарка сейчас напоминала скорей высохшую личинку бабочки. Пергаментно-серая кожа обтягивала рыхлые желтые кости, а пышные золотистые волосы съежились, превратившись в клочья белесой ломкой паутины. Так, высасывая из своих жертв жизненные соки, питалось адское порождение Гунума.
Стараясь не смотреть на девушку, Кулл старательно обкладывал дерево-вампира сухими смолистыми сучьями. Солнце уже клонилось к закату, когда он закончил свой нелегкий труд. В центре поляны, где недавно разразилась смертельная схватка зверя и человека, скрывая жуткое дерево и его жертву, громоздился гигантский курган из веток, плавника и сухой травы.
Удовлетворенно оглядев творение своих рук, Кулл подобрал несколько кремниевых осколков, в которые превратился его кинжал. Юноша аккуратно высек искру на горсточку добытой им из разворошенного муравейника сухой трухи и раздул огонек.
Погребальный костер Нааи полыхнул ярким пламенем. В синее небо взвились жаркие языки огня, яростно пожиравшего сухую древесину. Кулл, скрестив ноги, не обращая внимание на палящий жар, сидел в нескольких шагах от костра. Он равнодушно следил за агонией живого идола кубурхов.
От нестерпимого жара дерево Гунума корчилось и вздрагивало, его короткие узловатые ветви извивались в жутковатой пародии на странный танец. Так, в понимании Кулла, могли бы двигаться мертвецы, оживленные неким безумным колдуном. Многочисленные дупла то сжимались, то разжимались, словно рот вытащенной из воды рыбы.
Наконец судорожные движения Дерева Кубурхов прекратились. Его кора обуглилась, потеряв свой отвратительно алый цвет. С оглушительным треском дерево лопнуло, извергнув из своей сердцевины фонтан рдяной жидкости. К небу вознесся столб жирной копоти, и Кулла на мгновение захлестнула волна тошнотворного сладковатого запаха, в котором странным образом смешались запахи крови и древесного сока.
После этого костер продолжал гореть, как и положено обыкновенному огню. Кулл не сводил завороженного взгляда с причудливо изгибающихся мятущихся языков белого пламени. Он не спал, но и не бодрствовал, балансируя на неуловимой грани между сном и явью.
Атланта вновь захватили уже знакомые ему видения. Прямо перед ним, насколько хватал глаз, расстилалось поле брани, заваленное мертвецами. Сам он, залитый собственной кровью и кровью неведомых врагов, опираясь на огромный боевой топор, сидел на золотом троне. А за его спиной, выстроившись ровными рядами, стояло неисчислимое воинство закованных в алую броню могучих воинов. От их слитного крика вздрагивала земля и гудел воздух. «Славься король Кулл! Славься король Кулл! Славься король Кулл!» — раз за разом выкрикивали солдаты, и Кулл воспринимал это как должное. Ибо их королем и предводителем был именно он — Кулл из Атлантиды…
Резкий укол боли заставил юношу выйти из забытья. Он помотал головой, приходя в себя. Стряхнув, словно надоедливую муху, с предплечья раскаленный уголек, Кулл одним движением оказался на ногах. На месте, где еще недавно совершались отвратительные жертвоприношения, теперь громоздилась лишь куча пышущих жаром угольев.
— Прощай, Наая,— прошептал Кулл.— Пускай с той стороны небес тебе выпадет лучшая доля.
На мгновение, прощаясь с девушкой, атлант замер, а затем добавил:
— Кровь и огонь, кубурхи, кровь и огонь… Вот ваша судьба. Я иду! — В последних лучах заходящего солнца льдистые серые глаза Кулла казались двумя бездонными горными озерами, на дне которых притаилась Смерть.
