Аль Муалим не обратил на него никакого внимания.
– Я не отдам вам никого из моих людей, – ответил он посланнику.
– Его Превосходительство сожалеет о вашем решении и просит вас стать свидетелями вопроса, нуждающегося в разрешении. В нашем лагере мы обнаружили шпиона, и его следует казнить.
У Аль Муалима перехватило дыхание, когда сарацины вытащили из толпы шпиона ассасинов. Следом за ним два нубийца притащили плаху и поставили её на землю недалеко от Шихаба.
Шпиона звали Ахмад. Он был избит. Его голова – разбитая, покрытая синяками и залитая кровью – висела на груди. Его подтащили к плахе, поставили на колени и бросили на деревяшку горлом вверх. К пленнику шагнул палач – турок, опиравшийся обеими руками на драгоценную рукоять сверкающей сабли. Двое нубийцев схватили Ахмада за руки; он застонал, и стон этот донесся до потрясенных ассасинов на оборонительной башне.
– Пусть твой человек займет его место, и мы пощадим жизнь шпиона. Мы чтим мирный договор, – сказал посланник. – Если вы откажетесь, он умрет, начнется осада, и ваши люди будут голодать.
Вдруг Шихаб поднял голову и закричал:
– Хочешь, чтобы всё это было на твоей совести, Умар ибн Ла-Ахад?
Ассасины, все как один, затаили дыхание. Ахмад признался. Под пытками, конечно, но признался.
Плечи Аль Муалима опустились.
Умар был вне себя.
– Отпусти меня, – настаивал он. – Мастер, прошу.
Внизу палач широко расставил ноги и двумя руками занес над головой саблю. Ахмад слабо и бесполезно вырывался. Горло его было открыто мечу. Люди на холме молчали, и в тишине было слышно хныкание Ахмада.
– Твой последний шанс, ассасин, – сообщил Шихаб.
Лезвие блестело.
– Мастер, – попросил Умар. – Отпусти меня.
Аль Муалим кивнул.
– Остановитесь! – закричал Умар Шихабу, подойдя к платформе. – Я Умар ибн Ла-Ахад. Это мою жизнь ты должен забрать.
По рядам сарацинов прошло волнение. Шихаб улыбнулся и кивнул. Он жестом остановил палача, и тот снова упер меч острием в землю.
– Очень хорошо, – сказал Шихаб Умару. – Тогда спускайся и займи своё место на плахе.
Умар повернулся к Аль Муалиму и встретился взглядом с его покрасневшими глазами.
– Мастер, – произнес Умар. – У меня есть последняя просьба. Позаботьтесь об Альтаире. Возьмите его в новички.
Аль Муалим кивнул.
– Конечно, Умар, – ответил он. – Конечно.
Пока Умар спускался по лестнице с дозорной башни, а потом шел по склону через барбакан, под аркой, к главным воротам, в цитадели стояла тишина.
Часовой шагнул вперед, чтобы открыть небольшую калитку, и Умару пришлось наклониться, проходя через нее.
Позади он услышал крик: «Отец!» и топот ног.
Умар остановился.
– Отец!
Умар слышал в голосе сына горе и, пройдя ворота, зажмурился, сдерживая слезы. Часовой закрыл ворота за его спиной.
Сарацины оттащили от плахи Ахмада, и Умар попытался одобряюще ему улыбнуться, но Ахмад отвел глаза. Шпиона оттащили в сторону и швырнули к воротам. Дверца открылась, и Ахмад вполз внутрь. Ворота снова закрылись. Умара держали крепко. Его подтащили к плахе и уложили так же, как недавно Ахмада. Умар лежал, подставив горло палачу, и смотрел, как тот возвышается над ним. А еще выше было небо.
– Отец, – донеслось из цитадели, когда сверкающее лезвие пошло вниз.
Два дня спустя Ахмад под покровом ночи покинул крепость. На следующее утро, когда его исчезновение обнаружили, многие задумались: как он мог бросить своего сына – его мать умерла от лихорадки два года назад. Другие же говорили, что он ушел именно потому, что не вынес тяжести стыда.
Правда же была совершенно иной.
20 июня 1257 года
Сегодня утром я проснулся от того, что Маффео тряс меня за плечо – должен сказать, не особо мягко. Однако его нетерпеливость объяснялась интересом к моей истории. Хотя бы за это я должен быть благодарен.
– И? – сказал Маффео.
– Что и? – если мой голос и звучал сонно, то именно потому, что я не вполне проснулся.
– Что случилось с Ахмадом?
– Об этом я узнал позднее, брат.
– Ну, так расскажи мне.
Я сел на кровати и задумался.
– Думаю, мне лучше рассказывать историю именно так, как рассказывали мне, – произнес я наконец. – Альтаир хоть и постарел, но по-прежнему остался отличным рассказчиком. Думаю, я должен придерживаться его манеры изложения. То, что я рассказал тебе вчера, он рассказал, по большей части, в нашу первую с ним встречу. Эти события произошли, когда ему было одиннадцать лет.
– Это травма для любого ребенка, – задумчиво отозвался Маффео. – А его мать?
– Умерла при родах.
– В одиннадцать лет Альтаир стал сиротой?
– Да.
– Что с ним стало?
– Ты и сам хорошо это знаешь. Он сидит в своей башне и…
– Да нет, я говорю, что случилось с ним потом?
– Имей терпение, брат. Когда мы снова встретились с Альтаиром, его рассказ переместился на пятнадцать лет вперед, в день, когда он крался по темным сырым подземельям под Иерусалимом…
Стоял 1191 год. Прошло уже три года с тех пор как Салах ад-Дин вместе со своими сарацинами захватил Иерусалим. В ответ на это христиане скрипели зубами, топали ногами и обложили налогами людей, чтобы профинансировать третий Крестовый Поход – и снова армии воинов в кольчугах маршировали по Святой Земле и осаждали её города.
Король Англии, Ричард, которого они звали Львиное Сердце – в равной мере жестокий и храбрый – только что захватил Акру, но главным его желанием было снова отнять у сарацин Иерусалим, святой град. И нигде в Иерусалиме не было более святого места, чем Храмовая Гора и руины Храма Соломона – именно туда направлялись Альтаир, Малик и Кадар.
Они шли быстро и незаметно, прижимаясь к стенам тоннелей; сапоги из мягкой кожи едва касались песка. Альтаир шел впереди, Малик и Кадар на несколько шагов позади. Все трое прислушивались к окружающему, и по мере их приближения к Храмовой Горе, сердца их начинали биться быстрее. Подземельям были тысячи лет, и выглядели они соответственно. Альтаир видел песок и пыль, сыплющиеся из-под ненадежных деревянных опор. Земля под ногами была мягкой, а песок влажен от воды, с монотонным звуком капающей сверху – признак того, что близко река. Воздух был душным от пропитанных смолой ламп, висевших по обеим сторонам тоннеля, пахло серой.
Первым, кто услышал священника, был Альтаир. Это естественно. Альтаир был лидером, мастером-ассасином. Его мастерство было выше, чувства острее. Альтаир остановился, прикоснулся к уху и поднял ладонь. Все трое замерли, напоминая духов. Альтаир бросил назад взгляд и увидел, что товарищи ждут приказа. Глаза Кадара предупреждающе сверкнули, Малик выглядел настороженным и серьезным.
