— Сэньоре… — Чьи-то холодные руки обняли шею, и Вальрик попытался избавиться от этих рук, но сил не хватило. Господи, до чего же он беспомощный, да его ребенок убить способен.
— Сеньоре, вставать… врач… доктор… — речь девушки походила на птичий щебет, в котором изредка проскальзывали знакомые слова, но странное дело Вальрика успокоил сам звук ее голоса. И глаза, черные-черные, почти как у да-ори, только человеческие. И ресницы черные, а волосы наоборот, светлые.
Красивая.
Нехорошо лежать бревном, когда на тебя смотрит такая красивая девушка. И Вальрик, стиснув зубы, сел. Сидя было удобнее ее рассматривать. Смуглокожая, тонкокостная и очень живая.
— Сеньоре? — спросила незнакомка. — Доктор?
— Не надо доктора. — Вальрик улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, робко так, недоверчиво. Зубы ровные, белые, а между передними узкая темная щель, но это не недостаток. В незнакомке вообще не было недостатков.
— Как тебя зовут? Я — Вальрик… — запоздало подумал, что зря назвал настоящее имя, но то, под которым он жил в последнее время как-то вдруг вылетело из головы.
— Сеньоре…
— Вальрик. Меня зовут Вальрик.
Она, тряхнув неправдоподобно светлыми — цвета расплавленного серебра — волосами, повторила:
— Валрико. Сеньоре Валрико. Джулла.
— Тебя зовут Джулла?
Девушка закивала и быстро, запинаясь и захлебываясь, защебетала на своем родном языке, то и дело показывая куда-то за спину, но оборачиваться Вальрику не хотелось. Потом Джулла вздохнула и замолчала. Она и молчащая красива.
Пухлые губы, ямочка на подбородке, тонкий нос, чуть длинноват, но ее совершенно не портит. Густая белая челка и внимательный взгляд, в котором Вальрику чудится беспокойство. Надо же… за него так давно никто не беспокоился.
— Улла, дрянная девчонка, немедленно встань! — Резкий голос как удар хлыста, Джулла вскакивает и замирает, теперь Вальрик не видит ее лица, но отчетливо чувствует страх.
— Тебе что было велено?
За спиной шаги, Вальрик решил, что когда человек с голосом, напугавшим Джуллу, подойдет достаточно близко, Вальрик его убьет. И на сей раз безо всяких там угрызений совести. В конце концов, убивал же он ради какой-то абстрактной цели, так почему бы не убить ради конкретной женщины?
Чужие сильные руки поднимают с пола, а голос, уже не сердитый, а вполне дружелюбный, укоряет:
— Ну что же ты, камрад, спешишь? С такой потерей крови лежать нужно и Богов благодарить за то, что вообще дышать способен. Там, откуда ты родом, верят в Богов?
Вальрик кивает.
— Значит, скажи им спасибо. Нет, ну я удивляюсь твоей выносливости! Вести бой с такой раной, уложить пятерых а потом на своих ногах дойти до врача и только там потерять сознание… ты, камрад, уникум. Улла, быстро принеси воды, и все для перевязки. Что ж вам, камрад, не лежалось-то? Вон, рану разбередили, а ведь только-только кровь остановилась и вот снова. Беспокойные вы существа, варвары.
— Я не варвар.
— Да ну? — притворно удивился черноволосый человек, — неужто имперец? С таким-то акцентом… иммигрант, вероятнее всего с севера, Святая Русь?
— Да.
— Вот и я так решил, чтобы коренной имперец гладиатором стал… Улла, дрянь мелкая, ты где?
— Не стоит говорить о ней… так.
— У-у… а вы, камрад, как я гляжу рыцарь… да ладно, успокойтесь, Уллу я не обижаю, что ругаюсь иногда, так характер такой. Больно?
— Что? А, нет, не больно.
— Совсем?
Вальрик хотел пожать плечами, но тугая повязка сковала движения.
— Ну, если дергаешься, значит, не больно. Нет, я конечно слышал, будто Зверь вообще не чувствует боли, но признаться, полагал, что это все сказки. А выходит, что и вправду… когда сниму повязку, постарайся не двигаться, для твоего же блага. Улла, девочка, помогай. И еще, камрад, будь так любезен, если вдруг захочется потерять сознание, то подайте знак, чтобы поймать успели.
— Не потеряю.
— Завидная уверенность. Улла, ножницы… и на полу тряпку постели, крови будет много. А ты, камрад, пока помолчи, потом, позже скажешь все, что обо мне думаешь… Улла, пошевеливайся, что ты как осенняя муха, еле ползаешь.
Наверное, черноволосый был хорошим врачом, потому что руки его двигались быстро и уверенно, но если бы он еще помолчал…
— Понравилась? Улла многим нравится, только, камрад, попросил бы вас держать себя в руках… Улла, затяни здесь, чуть туже. Руки у нее хорошие, ласковые. Что глазами стреляешь? Подай вон лучше ту колбу с желтой жидкостью. С желтой, Улла, ты вообще понимаешь нормальный язык?
Голос убаюкивал, и сознание, завороженное мягким тоном, покорно провалилось в сон… а может просто провалилось, Вальрик только и успел, что запомнить имя.
Улла… Джулла… ее зовут Джулла.
Коннован
Я вышла в белое марево метели. Ледяной ветер во мгновение ока слизал последние крохи тепла, колючий снег расцарапал кожу и плотной звенящей от ярости пеленой окутал мир. И я оказалась внутри разъяренного пчелиного роя.
Идти. Тора сказала, что нужно двигаться вперед. Иду. Пробиваюсь сквозь рой и ветер, проваливаюсь в сугробы, встаю и иду дальше. Скользко. Холодно.
Тора предупреждала, что здесь, снаружи, я получу все то, чего избегала внутри Пятна, но она не уточнила, что значит "все".
Боль. Закипает обожженная холодом кожа… Жажда. Накатывает волнами, заставляя стонать от бессилия, и я постепенно проваливаюсь в привычное белое поле, замершее в ожидании рассвета. Здесь и сейчас оно реально, как никогда. Поле, метель, набухшее серостью небо и ветер. Холодно… холод и жажда — мои враги. Нужно найти укрытие. Нужно идти вперед.
— Раз, два, три, четыре, пять… — снежные пчелы забивают рот, и я захлебываюсь кашлем.
— Вы-шел зай-чик по-гу-лять…
Ветер разрывает слова на отдельные слоги, ветру не нравится звук моего голоса, ветер хочет меня убить, а я хочу жить. Считалочка — от слова считать. Я считаю шаги. Один слог — один шаг. Считалочка закончится, и я не смогу идти дальше.
— Вдруг о-хот-ник вы-бе-га-ет… — спотыкаюсь и падаю. В сугробе снег мягкий, легкий, похож на белую перину, если закрыть глаза и не шевелиться, то… я почти дома, и не ветер ревет, а мама поет колыбельную, я помню ее голос, и помню, что лежать нельзя.
Встаю. Оскорбленная метель колючей лапой раздирает лицо. И жажда наваливается с новой силой.
— Пря-мо… в… зай-чи-ка… стре-ля-ет…
Ну вот и конец. Еще два шага и… или три… четыре… пять…
Вышел зайчик погулять… смешно.
Пещера. Темные своды, на камнях скользкая пленка инея, а внутри мелкая, смешанная с землей, снежная крошка. Как я сюда попала? Не помню. Ничего не помню, в голове — белая круговерть и дурацкая считалочка, навязчиво крутится, подталкивает к действию…
