Конан пристально оглядел оставшихся в живых. Хауранец За вар: если придется, он будет, как зверь, драться за раненого Мобеда, пока сам не падет под ударами вражеских сабель. Но он слишком молод, моложе самого киммериеца… Бабак — кровь заливала туранцу лицо, но он улыбнулся, поймав внимательный взгляд командира; этот зубами будет рвать до последнего вздоха — но тогда его родные навсегда останутся в рабстве… Афрасиб, он родом из Иранистана — угрюмый, неразговорчивый воин, прекрасный мечник Его киммериец всегда брал себе в пару в тренировочных боях. Конан вдруг поймал себя на мысли, что ничего больше не знает об этом человеке.
Варвар оглянулся через плечо:
«С Мобедом не уйти», — хладнокровно подумал он
— Скачите в Хоарезм! — стараясь перекричать хлещущий в лицо ветер, прокричал киммериец. Я постараюсь их задержать. Скачите! Это мой последний приказ.
— Но если мы тебя оставим, то нарушим заповедь великого Гишштабса и навеки покроем себя позором! — горячо возразил Завар — Одно из первых правил воина — не бросать командира в бою.
— Пока я жив — приказываю я! — рявкнул Конан, теряя терпение — Скачите!
Дико гикнул Бабак, подхлестывая своего скакуна и вырываясь вперед, и тем подавая пример остальным
Киммериец резко осадил каурого и, пока могли видеть его глаза, провожал взглядом уносящихся вскачь товарищей. Он повернул коня и с невозмутимым видом поехал навстречу приближающейся орде хвонгов, скрестив клинки на луке седла.
Они, как вихрь, налетели на одинокого всадника, заступившего им дорогу, намереваясь опрокинуть, смять, раздавить наглеца, но… Вихрь животной и человеческой силы натолкнулся на настоящий ураган разящей смертоносной стали. Кто-то еще пытался продолжить преследование, но, слыша за спиной звуки боя, поворачивал вспять, недоумевая, чем может быть вызвана эта задержка. Конан вертелся в кольце врагов, отбивая и нанося удары, словно стремительный водоворот, в который то и дело падали поверженные им враги.
Бой длился уже бесконечно долго. Хвонги были удивлены и напуганы. Еще никогда они не встречали человека такой потрясающей силы и стойкости. Они умели ценить мужество врагов и предлагали ему сдаться на почетных условиях. Но этот грозный великан, с головы до ног забрызганный своей и чужой кровью, лишь смеялся в ответ и страшно ругался на непонятном языке, наводя на суеверных кочевников благоговейный ужас. Усталости он не знал, а подставлять свою шею под безжалостные клинки гиганта больше уже никто не желал.
Все разрешилось само собой. Каурый Конана пал от полученных ран, и хвонги всей сворой набросились на киммерийца, чуть не задавив его своими телами, скрутили кожаными ремнями по рукам и ногам.
Конан медленно и мучительно приходил в себя, но был благодарен богам, по воле которых с небес на него обрушились целые потоки живительной воды, приносящие облегчение израненному, натруженному телу. Он приоткрыл глаза и увидел предрассветное небо, парящего в вышине сокола, скользящего по невидимым небесным волнам, и… озабоченные лица хвонгов склонившиеся над ним. Новый поток воды хлынул ему на лицо. И тут он разом вспомнил все. Напрягая мышцы, Конан резко сел, бросая по сторонам злобные неприязненные взгляды. Руки его были накрепко связаны. Хвонги от неожиданности шарахнулись прочь. Прошедшая ночь их многому научила — даже скрутившие пленника путы не придавали им смелости.
Соблюдая крайнюю осторожность и оставаясь вне досягаемости киммерийца, вперед выступил один из воинов, одетый побогаче остальных. Он был в добротном пластинчатом доспехе и железном островерхом шлеме, вокруг которого обвязал кусок белого полотна; цветной вендийский халат свободно накинут на плечи. Приложив правую руку к груди, хвонг почтительно заговорил на вполне сносном туранском:
— Ты должен идти со мной, чужеземец. Если обещаешь вести себя тихо, я прикажу развязать тебе ноги. Иначе этим воинам придется тащить тебя силой. — Хвонг выдержал короткую паузу и задал явно мучивший его вопрос. — Ты обещаешь мне это?
Стойкости киммерийца могли позавидовать мраморные статуи в храме Митры: ни один мускул не дрогнул на его окаменевшем лице, ни одно движение не выдало внутреннего накала. Уже вчера он был готов заглянуть в глаза смерти. Что ж, боги дали ему день отсрочки. Единственное в чем сейчас сомневался Конан — стоит ли их за это благодарить?
Не обращая внимания на боль в разбитых губах, он сплюнул в траву скопившийся во рту грязный комок земли вперемешку с кровью.
— Слово воина.
Незнакомец сделал вид, будто иного ответа и не ждал, но незаметно с облегчением вздохнул. По его знаку, двое воинов быстро разрезали ремни на ногах киммерийца и помогли ему подняться.
Конан огляделся по сторонам. Солнце едва показалось над горизонтом, но уже начинало припекать, и все живое спешило укрыться от его палящих лучей. Они стояли у озера, недалеко от места, где прошлой ночью разбили свой лагерь наемники. Весь берег был усыпан походными шатрами и палатками армии хвонгов, вокруг которых суетились сотни людей. Коневоды гнали к озеру огромные табуны, гуртовщики вели к водопою отары овец. Люди собирали палатки и нехитрый походный скарб, укладывая в цветные кибитки с высокими скрипучими колесами. По всему было видно, что армия готовилась к выступлению.
— Сюда. — Хвонг приглашающе повел рукой, указывая в сторону большого, словно царский дворец, шатра из дорогого кхитайского шелка.
Конан удивленно вскинул бровь.
«Неужто их вождь хочет меня увидеть? Тут, если вести себя умно — смерть может и подождать.»
Он уверенно зашагал вперед, насколько позволяли ему затекшие за ночь ноги. Правда, киммериец ждал, что говоривший с ним хвонг пойдет первым, но тот предпочел идти рядом с варваром, стараясь не оказаться к нему спиной. Повсюду на их пути трудилось и бездельничало множество воинов, и все они долгими взглядами провожали могучую фигуру киммерийца, с гордо поднятой головой ступавшего сквозь расступающуюся перед ним толпу. Он оставался равнодушен к враждебным или исполненным восхищения взглядам и той немой почтительности и уважению, с которым его встречали и провожали солдаты, — одинокий волк среди стаи псов. У входа в шатер процессия ненадолго остановилась. Хвонг-переводчик исчез за богато расшитым пологом, а Конан в окружении дюжины охранников остался за порогом, обмениваясь оценивающими взглядами с могучими стражниками, неподвижно застывшими у входа в покои вождя.
«Эти бы не побежали, поджав хвост», — с уважением подумал киммериец.
Когда его ввели в шатер, Конан даже зажмурился от блеска и роскоши внутреннего убранства: дорогие хауранские ковры, высокие серебряные светильники, золотые курильницы, богатое в самоцветах оружие на стенах…
