А в тот раз с грибами повезло не только мне. Не прошло и пяти минут, как Нинка заорала, что обнаружила в зарослях папоротника целую россыпь горькушек. В этом нельзя отказать моей дорогой подруге детства, забавной девчушке с гривой темных волос, что бы хорошего не попало к ней в руки, она в первую очередь спешила поделиться этим с друзьями. Когда я вспоминаю, как порой я таился от моих товарищей, набив карманы каким-нибудь печеньем, привезённым отцом из города, мои щёки заливает краска. Но я ничего не могу с собой поделать, я всегда был и остаюсь единоличником. Даже когда родилась моя дочь, я не отказался от своей детской привычки прятать всевозможные вкусные вещи. Когда я приносил ей, маленькой, конфету или слоёную булочку, в моём кармане непременно лежала такая же конфета. Почему так? Возможно, всё дело в том, что моя мать с самого детства внушала мне, что делиться с другими это нехорошо, что "так тебе сядут на шею" и что "своя рубашка ближе к телу". Когда я сам стал отцом, я постарался учесть её ошибки и сейчас с гордостью могу сказать, что моя дочь совершенно не похожа в этом смысле на меня. Она знает, что своя рубашка ближе, но всегда готова отдать её первому встречному. Она очень добрая, моя маленькая девочка. Добрая и озорная, совсем как Нинка, загорелая девчонка из моего детства.
Не прошло и часа, как наши корзинки были уже доверху полны самых разнообразных грибов. Разумеется, в моей корзинке были в основном подосиновики, моховики и другие "серьёзные" грибы, а в корзинках моих товарищей сборная солянка из сыроежек, горькушек и чахлых волнушек. Но это ничуть не огорчало ни Лизу, ни Нинку, оба были уверены в том, что главное это количество, а не качество. Мы засобирались в обратный путь, но Нинка попросила ещё немного побродить, чтобы она могла собрать красивый букет из лесных цветов. Мы, довольные добычей, первой серьёзной добычей в этом году, не стали возражать, хотя в другой раз мы бы задразнили Нинку до слёз, говоря какую-нибудь глупость о маленьких девчонках и их непонятной любви к цветам. Но в этот раз мы были благодушно настроены, поэтому Нинка принялась преспокойно собирать свою медуницу и иван-чай. По случаю лесной прогулки Нина была более-менее одета, на ней были синие штанишки и выцветшая розовая кофточка с длинными рукавами. Наши родители разумно опасались клещей, и с нашей троицы была взята страшная клятва: перед тем, как войти в лес, мы должны были непременно надеть на головы шапочки. У Нинки вместо шапочки была зелёная в горошек косынка, которая постоянно развязывалась, доводя тем самым Нинку до бешенства и слёз, а нас до колик от смеха. Нинкина шея торчала из широкого воротника, а на ней тускло поблескивали бусы. Сам жемчуг был безупречен, каждая жемчужинка идеальной формы без единой неровности, все одного цвета и примерно одного размера. В какой-то момент мне вдруг показалось, что по Нинкиному ожерелью пробежал радужный огонёк, на миг заставив каждую жемчужину ярко вспыхнуть, но вполне возможно, что это всего лишь игра моего воображения. Потом косынка снова спала с Нинкиной головы, Лиза захихикала, а я едва не выронил корзинку от удивления. Потому что я совершенно явственно увидел, как прямо перед моим носом пролетело маленькое золотое крылышко, сплетённое из тончайшей проволоки. Я инстинктивно протянул свободную руку вперёд, но крыло затрепетало в струе воздуха, поднятой моей рукой и отлетело к Лизе.
— А это ещё что? — только и пробормотал она, когда крыло опустилось на его рукав. — Народ, это что?
— Где? — с любопытством воскликнула Нинка, совершенно забыв о букете. — Ой, покажи, покажи!
Лиза взяла золотое крылышко двумя пальцами и зачем-то встряхнула. Я придвинулся ближе и сумел как следует его рассмотреть. Сейчас крыло показалось мне гораздо больше, чем когда я впервые его увидел. Длиной примерно в две мои детские ладони, очень хрупкое на вид. По форме оно больше всего напоминало крыло стрекозы, но края у него были резные, а у самого основания было множество завитушек.
— Дай посмотреть! — требовательно повторила Нинка, и, не дожидаясь разрешения, схватило крылышко. — Ой, жжется!
Тут не выдержал и я и осторожно, одним указательным пальцем дотронулся до золотого крыла. Нинка была права, крыло действительно "жглось". Когда спустя пять лет меня впервые как следует тряхнуло током, я понял, на что больше всего было похоже то ощущение. Одной Лизе всё было нипочем, и она с удивлением смотрела на наши испуганные физиономии.
— Вы чего? Кто жжется?
— Оно, — плаксиво протянула Нинка, с неприязнью глядя на крылышко. — Выброси его! Оно плохое!
— Вот ещё! — фыркнула Лиза. — Зачем выбрасывать такую штуку? Я лучше домой отнесу. Папа наверняка знает, что это такое.
— Выброси! — заныла Нинка, готовясь зареветь по-крупному. Но Лиза только помотала головой:
— Неа. Мне оно нравится.
Я же почему-то вспомнил все самые страшные истории, которые я читал сам или слышал от взрослых. Про внеземной разум, инопланетян и ещё какую-то подобную чушь, которую печатают в тоненьких журналах с названиями вроде "курьер-экспресс" или "нло". Кстати говоря, класса так до седьмого я и понятия не имел, как же расшифровывается аббревиатура "нло". Я вообще не знал, что это аббревиатура, мне казалось, что так называют космические корабли пришельцев. Когда я начал думать про инопланетян, я почувствовал, как сердце застучало часто-часто, в горле встал какой-то комок и по спине пробежал неприятный холодок. Я посмотрел на Нинку, на лице которой застыло наполовину брезгливое, наполовину испуганное выражение и понял, что крыло действительно плохое, и чем раньше Лиза его выбросит, тем лучше. Но Лиза, казалось, забавлялась нашим страхом перед крылышком так, как ещё недавно забавлялась страхом перед Альфонсом Доде. Я уверен, что Лиза любила чужой страх, даже наслаждалась им. Когда она стала взрослой, её любовь к чужому страху только возросла и я уверен, что с Нинкой она поступила не лучшим образом. Я уже говорил, что она сделала с Ниной? Я расскажу, непременно расскажу. Но то взрослая Лиза, а вот Лиза-ребёнок осторожно мяла золотое крылышко в пальцах и всем своим видом показывала, что ей всё нипочем.
— Брось его! — наконец, сказал я, почему-то стараясь не заглядывать Лизе в глаза. — Кто его знает, что это за штука.
— А я домой хочу, — внезапно заревела Нинка. — Я тут боюсь!
Как не стыдно было признаваться, но и мне было как-то не по себе. Лес, такой родной и знакомый лес, лес, исхоженный нами вдоль и поперёк, вдруг показался враждебным, зловещим. В стройных соснах, в маленьких ёлочках, в кустах черники, всюду чудилась мне какая-то скрытая угроза, в каждой травинке мерещился непонятный враг. И я совру, если скажу, что страх обуял всё моё существо, нет, к страху примешивались изрядная доля любопытства и совершенно ни к месту проснувшийся охотничий инстинкт. С одной стороны больше всего мне хотелось сбежать из этого жуткого леса куда подальше, промчаться мимо поселкового магазина, может быть, даже подраться с целой ватагой пацанов с пятой улицы. А вот с другой стороны мне с мальчишеским азартом хотелось выяснить, что за существо потеряло это крыло, хотелось разузнать всё о том, почему золотое крылышко обжигало нас с Ленкой и не причиняло вреда Лизе. Но потом я перевёл взгляд на Нинку, которая давно выронила корзинку и стояла, обхватив правой рукой левое запястье, и страх перевесил.
