– Прекрасно. Тогда делай все то, что я тебе говорю. И ничего не бойся. Отпустите ее.
Железные пальцы на локтях разжались, Вика не удержалась и сунулась на четвереньки.
– Ты знаешь уже, что Марина – ведьма?
– Еще бы…
– Нет, я имею в виду – в полном смысле этого слова? Настоящая потомственная ведьма, очень сильная.
– Это многое объясняет.
Волков коротко рассмеялся.
– Хорошо. Пока ты под моей охраной, опасность тебе не грозит. Но она не должна об этом догадываться. Она должна быть уверена, что ты беззащитна и уязвима. Понятно?
– Это что? Я буду приманкой, что ли?
– Ты будешь изображать мою жертву.
– Думаете, эта тварь бросится мне на помощь?
– Нет. Но она должна думать, что я полностью погружен в обряд и поэтому уязвим. А для обряда нужна жертва.
– Вы ее убьете?
– А ты бы хотела?
– Ну, если она ведьма… то да, наверное. Ведьм ведь всегда убивают?
– Это бесхозяйственно. Я просто заберу ее душу – и пусть служит мне. Икку, к сожалению, у меня украли. И не только ее. В общем, тебе все понятно? Десять минут унижения – и топай домой.
– Унижения?
– Да. Быть привязанной голой к колесу… но ведь случаются вещи и пострашнее, не так ли?
– Да уж, наверное… – буркнула Вика. – Но я могу хотя бы душ принять?
Марина и ее отряд неслись сквозь плотный лес так, как не могут даже и исконные лесные жители – волки и косули. Можно было подумать, что никаких деревьев, стоящих рядом, никаких переплетенных кустов, ничего такого – одетые в светло-зеленое фигурки проскакивали сквозь все преграды, будто те были мороком, иллюзией, неощутимой голограммой. Такой упоительный бег бывает во сне, когда летишь, едва касаясь пальцами ног земли, и ничто не может остановить тебя, кроме внезапного пробуждения…
Бежавшая первой Маргит вдруг замерла, подняла руку. И тут же замерли все.
Потом Марина медленно (в сравнении с бегом идти было мучительно) поравнялась с ней. Все, лес кончался. Между иглистыми ветвями изогнутых сосен открывался обрыв (невысокий, метров тридцать) и под обрывом – уродливое здание: кубическая коробка, к которой с двух сторон пристыкованы полуцилиндрические ангары – один выкрашенный в алюминиевый цвет, другой просто в белый. На белой же коробке – надпись: «ГИС ИНТЕГРО», а под ней: «МПРиЭРФ». К этому огромному зданию жались какие-то конструкции поменьше, чуть поодаль стоял типичный гараж, перед «алюминиевым» ангаром частично виднелась из-за веток вертолетная площадка с вертолетом; все это было обнесено двойным проволочным забором с вышками по углам.
– Сюда мы доходили, – сказала Маргит. – Дальше – уже нет.
– Ну что же, – сказала Маринка. – Значит, сегодня мы продвинемся немного дальше…
И тут все увидели, что крыша кубического корпуса начинает разъезжаться, собираясь в две огромные гармошки.
– И что теперь? – спросил Джор.
Мы все так же стояли, не двигаясь с места. Просто потому, что я не имел представления, куда нужно идти – и почему мы вообще оказались здесь, и чего ждет от нас Волков. Самое простое (и самое худшее), что я придумал, – это что он засунул нас в какую-то стеклянную банку, как пойманных рыбок, и мы тычемся носами в прозрачные стенки, за которыми маячит смутное и непонятное нечто и развлекается… Но я тут же запретил себе об этом думать, потому что такая теория обязывала нас сесть на корточки, положить ладони на затылок и покорно ждать конца. А главное, я чем-то, какой-то вытянутой в нездешнее пространство вибриссой, ощущал, что все не так просто и что в этой стеклянной банке есть какое-то не предусмотренное мастером-изготовителем хитрое отверстие…
– Сейчас, ребята, сейчас… – пробормотал я, прикрывая глаза и пытаясь прислушаться к своим ощущениям, но тут Патрик крикнула:
– Нет!
И выстрелила.
Совсем близко к нам от мостовой, от палых листьев отделилось что-то… как будто кусок брусчатки встал горбом, а потом задрался с передней стороны, и стали видны сегментное брюшко, маленькая головка со жвалами и два ряда коротких тонких лапок… И тут же стало понятно, что таких бугорков здесь не один и не десять даже и что они медленно стекаются к нам.
Руки все сделали сами: передернули затвор, вздернули автомат к плечу, навели чуть ниже цели… Короткой очередью тварь подбросило и опрокинуло на спину, в ней было метра полтора в длину, – и, умирая, она стала ярко-оранжевой с красными прожилками, как мякоть апельсина-«королька». Я тут же выстрелил в соседнюю, она завалилась на бок. Патрик лупила в белый свет.
– Ниже! – крикнул я ей. – Бей в землю!
Она поняла. Следующей очередью она разорвала совсем близко подкравшуюся тварь пополам.
– Ребята! Цельтесь в землю, перед ними!.. Короткими!..
Меня поняли. Теперь палили все – аккуратно, без паники. Сквозь грохот выстрелов вдруг стал слышен гвалт, поднятый тварями: это было похоже на панику в огромной стае чаек. Сквозь запах пороховой гари резко пробилась клопиная вонь.
Я завалил еще шесть тварей и понял, что больше ничто не шевелится. Все перестали стрелять, и только Аська одиночными выстрелами садила в простую кучу листьев под стеной дома напротив.
– Хватит, ребята… хватит… – сказал я. Голос срывался, как будто я долго непрерывно орал.
Стало тихо. У меня задрожали колени.
– Что это было? – спросил кто-то за спиной.
– Да чтоб я знал… – ответил Артур.
– Ой… извините… – И Валю вырвало. – Оуу…
– Нормально, – сказал Джор. – Классные глюки. Сознавайтесь чьи?
– Я знаю, куда нам надо, – сказал я. Сработала какая-то сложная цепочка ассоциаций.
– И куда же?
– В парк. Это вон до того перекрестка и налево.
– Зачем?
– Там было единственное место, куда я не входил. Боялся входить. Эти твари оттуда полезли.
– И что это за твари?
– Не знаю. Первый раз вижу.
– Ты же говоришь…
– Я просто боюсь мокриц и клопов.
– Стоп, Костя, – сказал Джор. – А чего еще ты боишься?
Он четко просек фишку.
– Утонуть, – сказал я. – Темноты. Больших пауков. Пещер. Манекенов. Больше не помню…
– Женщин, – подсказала Патрик.
– Не в этом смысле.
– А в каком?
– Потом объясню.
– Слово?
– Слово. Да, и еще: боюсь ошибаться и попадать в неловкие положения.
– Интересные и веселые приключения нам предстоят, – пробормотал Джор. – Фильмы ужасов?
– Терпеть не могу.
– Ну хоть что-то жизнеутверждающее…
Повисло молчание. Только ветерок погромыхивал косо свисающим с крыши жестяным водостоком… Я хотел было уточнить, что в детстве случайно прочитал «Туман» Кинга и что потом долго не мог от той дряни избавиться, – но почему-то не сказал.
– Ну, веди… командир, – сказал Джор. – Ты где так командовать-то научился?
– Ну… это было давно.
– Расскажешь потом?
– Не знаю. Если честно, то не хочу.
– Дело твое…
Я все равно проболтался. Ну а что оставалось делать?
Мы обошли разбросанные трупы тварей (у некоторых еще шевелились лапки), стараясь не наступать на ошметки и брызги.
– Внимание, – сказал я, и все разом замерли. – Перезарядили оружие, передернули, на предохранитель не ставим. Палец на крючке не держим. Палец вот так, на скобе. Понятно? Далее: идем и наблюдаем в том же порядке: я и Патрик держим фронт, Артур верх, Джор – тыл, Аська – правый фланг, Валя – левый. Ни на что постороннее не отвлекаемся. Очень слушаем меня. Собрались?
– Собрались, – сказала Валя. – Есть у кого-то что-то попить?
– Коньяк, – подал я ей фляжку.
– Спасибо…
Это было последнее слово, которое я от нее слышал.
Все время, что заняло принятие душа, ароматного и ласкающего все тело, вытирание – нет, промакивание невесомыми белыми покрывалами, умащение тела травами, от которых слегка и приятно кружилась голова, – Вика непрерывно думала о том, как бы сбежать, но думала как бы не всерьез, а понарошку, словно об озорном розыгрыше во время серьезного дела. Серьезность была запредельная и требовала какого-то гармоничного уравновешивания, лучше забавного или хотя бы легковесного – вот именно розыгрыша, на который она всерьез не решилась бы, но тщательно прорабатывала его внутри себя, чтобы не отравиться этой серьезностью; но даже и понарошку ей не удалось высмотреть ни единого шанса, что она и отметила с неискренним актерским разочарованием.
Вот так же ей всегда хотелось стать певицей, и она представляла себе, как станет певицей и будет безумствовать на сцене, в цветных огнях, коллекционировать фанатов и любовников, – но не делала ничего для того, чтобы изменить сложившийся ход вещей, и оставалась студенткой филфака, потому что «уплочено». У нее был не очень приятный, но запоминающийся голосок, и иногда под гитару она пела что-то из Дианы Арбениной, и это все.
Сейчас ей предстояло сыграть какую-то важную роль, а это почти то же самое, что петь со сцены, так она себе представляла. При этом ей, повторяю, хотелось понарошку сбежать, чтобы ее искали, чтобы ее необходимость, незаменимость, особость стала, наконец, ясна всем… Двое молчаливых охранников, похожих как близнецы, обнаженные по пояс, лоснящиеся, – услужливо помогали ей, но и поторапливали – нужно было начать все к сроку. Голая, только намазанная каким-то зеленым травяным маслом (как Маргарита, с удовлетворением думала она), Вика не чувствовала себя голой, поскольку это был сценический костюм, а его надо было носить хотя бы для того, чтобы умакнуть ту черную суку мордой в дерьмо. И хорошо бы еще пяткой аккуратно наступить ей на затылок, между косичек этих дурацких, и надавить.
