– А этот болван меня загнул и попытался овладеть, но уперся в печать и потребовал у Баратии ключ, – рассказывала Алура. – Я с дуру сообщила, что только после свадьбы и он загорелся идеей жениться, вот и поперся в храм.
– А что с Данькой? – спросил я и, увидев, что они не понимают, о ком идет речь, пояснил: – Тот светлый воин на границе.
– А, так это после него я попросила ключ у Баратии. Он на меня забрался, а потом ругался, – усмехнулась Алура. – Он меня тут в храме попользовал.
– Он был здесь? – удивленно воскликнул я.
– Старик говорил, что это их главный претендент на что-то там, я не стала уточнять, – сказала Алура и, проследив взглядом за удаляющейся из комнаты амазонкой, шепотом добавила: – Кстати, он единственный, кто Баратию осилил.
– То есть ты хочешь сказать? – так же шепотом спросил я.
– Ну, ты меня понял, – сказала Алура. – Кстати, как любовник он так себе, а хвалился-то как. Трепло. Попрыгал чуток и на боковую.
«Я убью его!» – мысленно пообещал я себе.
Мы вышли из комнаты старца и прогулялись до выхода в главный зал со статуей и алтарем. Там толпились пленницы, которые словно бедные овечки ждали команды пастухов, однако ни Гордея, ни Родима я не заметил. И куда же делись мои неожиданные соратники? Предчувствуя недоброе, я снова спустился в подвал, где произошла битва и, замерев как в прошлый раз возле двери, прислушался к разговору богатырей.
– Гордя, пойми наконец, нельзя нам так поступать. Он тебе жизнь спас, а ты его хочешь под нож пустить, – убеждал Родя.
– Если бы ты меня по затылку не тюкнул, я бы его давно приголубил.
– Дурак ты Гордя, я тебя от смерти спас. Ты этого не видел, а он назад мечом ткнул, и в прыжке клинком взмахнул. Ежели бы ты на него напал, он бы тебя на острие надел и голову отчекрыжил.
– Не отчекрыжил бы, – уверенно заявил Гордя. – Родим, ты же знаешь, что не могу я приказ князя не исполнить. Меня же на весь Озерск ославят, мол, не держит слово. Мы обещались дочку барона доставить? Обещались. А то что она с пузом, так об этом разговора не было. Пущай князь сам решает, как с невестой поступить. Наше дело маленькое. А разве рыцарь отдаст нам дочку барона? Не отдаст. Значит что? Надобно его приголубить.
– А тех девок, что из темницы вынули? – спросил Родя.
– Так я ворота храма на засов закрыл, так что никуда не денутся.
– Но ведь они видели нас, – пробасил «шкаф».
– Так бабу удавить, дело нехитрое, – рассуждал Гордя.
– Погодь, ты что хочешь их под нож пустить? – удивился Родя.
– Да какая польза с этих баб? Один вред. Они-то нас видели, значит, растрезвонят на всю округу, что мы тут куролесили, а так молчать будут.
– Так они же почти все на сносях?
– Хм, нам проще, бегать не будут, – хмыкнул Гордя.
– Ты дурак? Как можно бабу с пузом рубить? Она же Матери богов служит, как и ты, – удивленно воскликнул Родя.
– Я в первую очередь князю служу, а в храм по велению мамки хожу.
– А что же ты тогда ерепенился, когда старец тебе предложил Громодору служить? – пробасил «шкаф».
– Так ему челом бить придется, а Матерь богов не гордая, ей мои поклоны ни к чему. Я и в храм хожу только по праздникам, потому что мамка говорит.
– Ох, и дурак же ты Гордя, – вздохнул Родя. – Баб давить не позволю.
– Так я их клинком рыцаря рубану, – усмехнулся Гордя. – Ты вот что, Родя, сходи опять вниз, поторопи его что ли, а то рассвет скоро, а нам оруженосца сюда тащить и тела раскладывать, как будто их этот рыцарь убил.
– Гордя, не по совести это, – снова произнес Родя и шагнул к другу.
– Эй, даже не думай, – выставив меч, предупредил Гордя. – Этому рыцарю только того и надо, чтобы мы с тобой сцепились. Родя, мы же с тобой скольких под нож пустили, и не сосчитать. Так чего же ты из-за какого-то старика так ерепенишься? Или это из-за баб? Так ты выйди, я сам их порешу.
– Не по совести это, – снова пробасил Родя.
– Да что ты все заладил: «не по совести». А коли князь прикажет жинку твою удавить за то, что ты его наказ не исполнил? Что тогда?
– Да кто же решится? – удивился Родя.
– Да хоть Данька, – привел пример Гордей.
– А Данька тут при чем? Он же сейчас на границе.
– Ох, Родя, не доводи меня до дела темного, – предупредил Гордя. – Мы же с тобой не разлей вода. Ты щит, я меч и никто нас не может одолеть.
– Дурак ты Гордя. Мы с тобой многих в сырую землю уложили, но то людишки были разные. Гниль сплошная. А помнишь, я бабу на сносях отпустил?
– А то, – усмехнулся Гордя. – Ты отпустил, а я вернулся и в нужнике ее утопил. А позволил бы мне ее мечом приголубить, и она бы так не мучилась.
– Да как же можно? – возмутился Родя.
– Так то наказ князя, никого из рода Лирских не оставлять. Он сказал, а я услышал. И исполнил что должно. А сейчас нам должно рыцаря тут оставить…
– Злыдень ты, Гордя, – тяжело вздохнул Родим и замахнулся мечом.
Более опытный мечник отклонился с траектории удара и сильным диагональным ударом снизу вверх распорол кольчугу и тело Роди от селезенки к правому плечу. Высокий широкоплечий мужчина тяжело вздохнул и, уронив меч, медленно опустился на колени. Гордя замахнулся и проворчал:
– Эх, Родя, Родя, что же ты наделал…
Я слушал их диалог и никак не мог понять, что же делать? Теоретически надо убить Гордея, так как он ведущий и Родя выполняет все, что он говорит. Однако если я нападу на одного, то сработает заложенный рефлекс – помогать соратнику, а драться с обоими мне совершенно не хотелось. Самого Родима в поединке на мечах я смогу одолеть, но обоих сразу как-то сомнительно. То что один ранил другого, мне пошло на пользу, так как я ждал именно этого момента.
Когда Гордя замахнулся, чтобы отрубить голову Роде, я ускорился и, пробежав десяток метров в одно мгновение, подставил «меч-кладенец» под клинок. Гордей отпрыгнул и посмотрел на запертую дверь, ведущую к камерам. Увидев, что она не открывалась, он округлил глаза и прошептал: «Колдун».
– Говоришь на тебе долг жизни? Хорошо, – усмехнулся я. – Раз уж она принадлежит мне, я ее забираю.
– А сможешь? – оскалился Гордя.
– Слышь, ты не подскажешь, где тут нужник? – полюбопытствовал я.
– Что обделался? – ухмыльнулся он.
– Нет, хочу поступить с тобой так же как ты с беременной Лирской.
– Колдун!
– Так меня тоже называли, – усмехнулся я. – Но по призванию я летописец.
– Это который свитки марает? – спросил Гордя и начал атаку.
Я смещался и, продолжая держать его на дистанции, легко отбивал удары. Он ярился и постоянно бросался вперед, но я танцевал между лежащими мертвыми телами ратников и нагло ухмылялся. Надо сказать, что если бы ведун не научил меня двигаться, то этот мечник распотрошил бы меня за несколько секунд. Он вкладывал в удары силу и очень скоро начал выдыхаться.
– Ну что, запал прошел? – спросил я. – Тогда я продолжу. Летописец это человек, который записывает реальные истории в свитки. Когда-то давно я слышал о злом правителе, который своеобразно понимал слово милосердие. Однажды он рассердился на десять воинов и предложил им поединок до смерти. Самый трусливый начал молить о пощаде, и правитель отрубил ему руки и ноги, а потом сказал: «Живи». Я к чему это рассказываю? У меня появилась идея повторить его четвертование, но не отпускать тебя с миром, а утопить в нужнике.
– Плохая смерть, – тихо пробасил Родя и завалился лицом на пол.
– Он до сих пор жив? – удивился я. – Силен!
– Он же самый могучий воин озерного края, – пророкотал Гордя, – а ты заставил меня его убить.
– Я заставил? Ну ты хам!
– Ты околдовал меня, – заявил Гордя. – Я бы ни в жизнь друга не ударил.
Я сместился так, чтобы посмотреть на ауру Родима. Беглый взгляд дал понять, что если «шкафу» не помочь, то очень скоро он действительно умрет.
– Сам напросился, – проворчал я и начал атаковать, совершая «подрезки» и «скользящие удары».
Я бил не сильно и в основном метил в конечности. Первый раз длинный клинок проехал по лезвию меча Гордея, и резко изменив траекторию, рассек сухожилие на правой руке. Воин вовремя перехватил рукоять меча левой, но я не стал проявлять благородство и подрезал другую руку. Пока он не успел опомниться, я вспорол ему обе ноги и когда Гордей упал на пол, от души врезал ему ногой в челюсть. Голова дернулась, но шея у бугая оказалась бычьей и не сломалась, хотя я на это очень надеялся.
