- Кажется… - она поджала губы, помолчала. - Кажется, понимаю. Меня немного учили этому. Но разве язык имеет какое-либо значение?…
Я облегченно вздохнул. Легко ли обманывать Малахов? Иногда легко, особенно если знаешь Язык Исключения.
Язык, непонятный ангелам.
- Слушай меня внимательно, Сале. Слушай и не перебивай, иначе за головы - и за твою, и за мою, - не дадут и шекеля…
Впереди послышался крик. Я привстал в седле - подъезжаем! Сторожа на месте. В доме ли пан Станислав? Кажется, он собирался в замок…
- Язык, на котором мы говорим - единственный, который неизвестен Малахам. У нас его зовут арамейским. На нем написаны наши священные книги…
Я заставил себя остановиться. Что толку рассказывать чернявой о книге "Зогар"! Если в ее Сосуде она есть, то ей поведают - в свой срок. Если нет - то и говорить не о чем.
- Малахи (их у нас еще называют по-гречески - "ангелами") - стражи Рубежа. Я выполняю их волю. Но я - человек, и вы - люди, поэтому я решился заговорить о тайном. А теперь - главное. Вы не должны просить визы. Это понятно?
Она подумала и кивнула. Темные глаза блеснули.
- Кажется, ты догадываешься, в чем дело, Сале. Вы нарушили таможенные правила. Ты дала взятку стражам. Тот, кто нарушил долг, уже наказан, а теперь Малахи ждут вас, дабы сурово покарать - так, чтобы это стало уроком прочим. Поняла ли ты?
Сале вновь кивнула, затем нерешительно посмотрела на пана Рио.
- Потом расскажешь ему, - понял я. - А лучше напишешь, чтобы не произносить вслух. Вам придется пока остаться здесь.
- Навсегда? - ее голос дрогнул.
Я понимал ее. Застрять в чужом Сосуде - хуже, чем в чужой стране. Но что делать? Малахи не ведают пощады. Сорок тысяч погибло, когда кто-то излишне любопытный посмел сунуть нос в Ковчег.
- Поговорим позже, Сале. Есть обходные пути. Их я не знаю, но их может знать пан Станислав, мой господин. Но об этом - позже.
Она вновь кивнула. Я отвернулся, чтобы не смотреть на ее лицо. Так, наверное, выглядел я, когда встретился глазами с Яриной Загаржецкой и понял, кто передо мной…
* * *Пан Станислав не спал. В этом не было ничего удивительного - его странные привычки известны всем в округе. Спать днем, ночью бодрствовать - говорят, так жил еще его отец. Правда, ночи он обычно проводит в замке, но на сей раз господин оказался в доме, и я облегченно вздохнул. Кое-что надо решить немедленно. Хотя бы для того, чтобы шептуны не успели перекрутить все по-своему. Конечно, пан Мацапура верит мне, но мой предшественник тоже был в этом убежден. А теперь никто и не скажет, где гниют его кости. Да и остались ли от него хотя бы кости?
Сердюк у дверей библиотеки щелкнул каблуками, пропуская меня. В доме я - единственный, кто может входить к пану Станиславу в любое время. Но только в доме. В замок мне хода нет, да я и не особо прошусь. Меньше знаешь - больше живешь! А я и так знаю очень много о зацном пане Мацапуре-Коложанском! Пожалуй, даже слишком много!
Пан Станислав сидел в углу под лампой зеленого стекла и читал "Лембергскую газету". Глядя на него в этот миг, самые злые недруги завязали бы узлами свои языки: само добродушие восседало в старом массивном кресле. Толстые вывернутые губы улыбались, на пухлых щеках проступили ямочки, стекла окуляр скрыли привычный острый блеск маленьких глаз, и даже черные нафабренные усы словно опали, бессильно свесившись вниз. Пожилой пан, добрый, немного усталый, пришел почитать газету. Наверное, у доброго пана бессоница - не иначе весь день милостыню раздавал и утирал слезы вдовам…
- Шолом, пан Станислав!
Глазки добродушно моргнули, улыбка стала шире:
- Вечер добрый, пан Юдка! Там, в поставце - гданьская вудка, выпей, ты же с мороза! Выпей - и садись.
Вудка обожгла горло, и я только головой помотал. Ну и пойло! Куда там местной горелке или даже пейсаховке!
Пан Станислав со вздохом отложил газету, поглядел на принесенную мною бутыль, протянул руку - и тут же опустил.
- Цо занадто - то не здрово. А я, как видишь, скучаю!
На такое отвечать не полагалось, и я молча присел на тяжелый дубовый табурет. И тут только заметил, что кресло, в котором восседает пан Мацапура, переставлено. Раньше оно стояло ближе к окну, теперь же каким-то дивом оказалось прямо под старым портретом.
Портрет этот - загадка. Чья-то умелая кисть изобразила худого узкоплечего юношу в испанском платье с большим кружевным воротником, как носили полвека назад. На боку шпага, в руке - толстая книга с золотым обрезом. И не было бы тут ничего странного, если бы не герб Апданк в верхнем углу - герб рода Мацапур. Не просто герб, а еще и буквицы "L.M-K". И цепь - знакомая золотая цепь давней работы на груди. Эту цепь с огромным красным камнем пан Мацапура частенько надевает, особенно когда гости случаются. Видать, фамильная. Правда, на портрете камень другой, ну так не камень же художник рисовал! Ясное дело - родич изображен, и родич близкий. Батюшку пана Станислава звали Леопольдом, так что и дивного вроде бы ничего нет, если бы…
…Если бы в доме были другие портреты. Если бы не общий хор тех, кто помнил старика. Леопольд Мацапура был широкоплеч, толст и мордат - сын капля в каплю в батюшку. И лицо - совершенно иное лицо! Губы, глаза, нос… Может, не отец, а дядька, какой-нибудь Леон? Все равно непонятно. Чтобы в таком доме - и один-единственный портрет, и то не в зале, а в библиотеке! Бывал я в подобных домах, там целые галереи, по ним гостей водят, слуги наизусть заучивают, какой предок чем отличился…
- Ох, уж эти поселянки, пан Юдка! Сперва лежит под тобой, как бревно, только пыхтит, а потом выть начинает. И всегда одно и тоже: "Замуж собиралась, замуж собиралась!" Языки им вырезать, что ли?
Пан улыбался - пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.
- Ну, и кого ты мне сегодня привез?
Голос был прежний - расслабленный, вялый, но я заметил быстрый взгляд из-под толстых стекол. Стало ясно - уже доложили. У кого-то пятки салом смазаны.
- Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок - младень.
- Ребенок?
Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.
- Ребенок - это хорошо. Прикажи его сразу в замок.
Я вздрогнул - так и знал! Любит пан Станислав детей!
- А гости кто? Кажется, там баба есть?
Он по-прежнему улыбался - добрый толстый пан, которого мучает бессоница.
- Не баба, - стараясь быть спокойным, ответил я. - Пани. Один из гостей - селюк из Гонтова Яра, а вот трое - паны зацные. Вернее, два пана и пани.
- Большой за них откуп дадут, как думаешь? - словно невзначай бросил пан Станислав и вновь взял в руки газету.
