- Он в подвале. С разбойником этим - Хвостиком. Ты бы его оттуда вытащила, что ли? Чего ему с душегубцем якшаться? Посидели б, сбитню горячего попили. В жгута сыграли…
Намек насчет сбитня и жгута Ярина пропустила мимо ушей - не маленькая, чтоб в игры детские играть. Но вот по поводу остального…
Хведир встал уже на третий день - продырявленная мякоть плеча срасталась быстро. Встал - и первым делом направился не в церковь свечку ставить, а в подвал, где заперли чернобородого заризяку.
Тому досталось больше. Пуля из янычарки пропорола бок, и местный знахарь вначале лишь головой качал, посоветовав готовить домовину - вкупе с осиновыми клиньями и маком. Однако на второй день чернобородый открыл глаза, а на четвертый - попытался встать. Видавшие виды сивоусые только руками развели, рассудив, что разбойнику суждено быть непременно повешенным - потому пуля его и не взяла.
Однако Хведир-Теодор вновь удивил всех. Поговорив с пленником, он категорически заявил, что в суд на него подавать не будет и о том же остальных просит. Тут уже и Ярина диву далась. Как можно заризяку миловать? И главное: о чем это Хвостик с Хведиром говорили, если им обоим ни слова не понять? Невидимый толмач сгинул вместе с химерным паном Рио да с чернявой ведьмой. С Хвостиком говорил пан писарь - по-польски да по-немецки, Агмет - по-татарски и турецки, а беглый стрелец Ванюха Перстень - по-московски. Говорили, да все без толку - Хвостик лишь глаза таращил да блекотал по-непонятному. И как блекотал! Не голос - бесовское наваждение, мурашки по коже бегут. Раз услышишь - перекрестишься, два - под лавку спрячешься!
И на каком это наречии бурсак с ним столковался? Неужто на латыни?
* * *Пан писарь не ошибся. Хведир действительно оказался в подвале, около пленника. Тот лежал на лавке, а бурсак, пристроив поудобнее раненую руку, сидел на колченогом табурете и что-то тихо ему говорил. Страхолюда молчал - слушал и, похоже, понимал.
Увидев Ярину, Хведир махнул здоровой рукой - мол, не мешай, погоди чуток. Пока девушка соображала, обидеться или в самом деле погодить, заговорил Хвостик. Девушка не стала прислушиваться (больно голос страшен!), но отчего-то почудилось, что речь чернобородого стала иной, не такой, как прежде. Или в самом деле знакомое наречие нашли?
- Ладно! Потом!
Бурсак встал и негромко выдал пять-шесть слов на неведомом языке. Заризяка понял - кивнул и даже усмехнулся. Видать, и вправду - столковались!
- Ты чего, Ярина?
- Как - чего?
Кажется, следовало все-таки обидеться. Ведь не только к пану писарю зашла, но и к этому невеже. И о здоровье справиться, и просто - потолковать. Ведь друзья же!
- Тут интересное дело, Яринка… Ну, хорошо, пойдем! Я тебе такое расскажу!
Они прошли не в залу, дабы не беспокоить пана писаря, а на второй этаж, в маленькую комнатушку, где и жил пан Еноха-младший. Точнее, не жил - на постое стоял в редкие приезды из коллегии. Ярина опытным глазом отметила паутину в углах, пыль на книгах - и только вздохнула. Беда, когда мамки нет! Пани Еноха два года как преставилась, а свою мать Ярина и не помнила. Плох дом без женской руки!
Хведир скинул с кресла какую-то книгу в треснутой кожаной обложке.
- Садись!
Сам он пристроился прямо на лежанке - тоже заваленной фолиантами. Ярина вновь вздохнула: ну и раззор! Она бы тут враз порядок навела! Мыши бы - и те каждое утро на перекличку строились!
- Служанку позвать нельзя? - не утерпела она. - Как ты тут живешь, Хведир?
- А как? - парень удивленно оглянулся. - Все на месте, под рукой. Служанок я и на порог не пускаю. Перепутают все, я и до лета не разберу!
- Ничего, матушка попадья тебя быстро к порядку приучит! - хмыкнула девушка, не без злорадства отметив, как вздрогнул Хведир-Теодор - будто мороз ударил. Или в доме похолодало?
Она хотела для начала спросить о ране, о том, не болит ли, не ноет по ночам, но любопытство пересилило.
- Так как ты с ним говоришь, с разбойником этим?
Хведир усмехнулся, почесал кончик носа:
- Ты не поверишь! По-арамейски.
- По… По-каковски?
Поверить Ярина не могла - хотя бы потому, что не ведала: есть ли вообще на белом свете такой язык - арамейский?! Но и не верить тоже вроде не с руки. Мало ли языков на свете?
- Понимаешь, батька с ним говорить пытался, Агмет, слуга твой - и все напрасно. Я тоже вначале по-латыни заговорил - без толку. А потом вспомнил - пергамент! Ну, тот, что нам пан Рио показал?
Девушка кивнула. Пергамент с золотой печатью был сдан пану писарю и торжественно заперт в большой сундук, что стоял в углу горницы.
- Я подумал: а если по-эллински попробовать? Ну, по-давнегречески. Там, правда, койне, это посложнее, но у меня есть Пиярская грамматика, ее для отцов-василиан издали.
Хведир увлекся, заговорил быстро, горячо. Ярина невольно улыбнулась. Чему только ни учат в коллегии этой? А зачем? Быть парню попом - здесь в Валках, а то и в селе, если места не сыщется. С кем он на койне говорить станет, с отцом Гервасием?!
- В общем, греческого он тоже не знает. Но койне не совсем язык, это смесь, суржик, вроде как у нас в Белгороде говорят - и наша речь, и московская. Так вот, некоторые слова он понял - арамейские.
- Так что это за язык? - перебила девушка. - Вроде этого… армянского?
Об армянах она слыхала и даже раз видела - в Глухове, на ярмарке.
- Вроде, - засмеялся Хведир. - Только другой. Ведай же, Ярина! Ибо глаголили на нем в часы давние, библейские! Арамеи суть племя, с давними вавилонянами в родстве сугубо состоящее. Сам Навуходоносор, о коем в Завете Ветхом…
Увесистый щелчок по лбу заставил бурсака умолкнуть.
- В следующий раз окуляры разобью, - невозмутимо сообщила девушка, подув на костяшки пальцев.
- Окуляры - не надо! - вздохнул Хведир. - Ну, я и говорю: древний язык. Вроде бы Евангелие, которое от Матфея, вначале было написано по-арамейски, только потом его на греческий перевели. Ну, арамейский я почти не знаю, и он, пан Хвостик, тоже - вслепую бредет, но все-таки объяснились.
- И поэтому ты на него не будешь в суд подавать? - не удержалась девушка.
Да, не быть бурсаку черкасом! Настоящий черкас сперва врагу шаблюкой башку с плеч снимает, а после об имени-племени спрашивает!
- Какой суд! - парень даже рукой махнул. - Я сам под нож полез. К тому же он слуга, его дело - пана своего защищать. С пана и спрос.
С этим Ярина была вполне согласна. С куда большей охотой она бы увидела в подвале самого пана Рио. Вспомнились нелепые слова, что на пергаменте написаны. Герой! Хорош герой, младеней ворует!
