«Он дважды назвал имя Хессициона, — подумал Ренье. — Нарочно? Хочет, чтобы старик присутствовал при эксперименте?»
Рядом кто-то закашлялся. Ренье подскочил, как будто его кольнули: еще мгновение назад здесь никого не было. Поблизости копошился старикашка. Свет рыхлой луны Стексэ делал его почти коричневым, похожим на разлохмаченную прошлогоднюю шишку. Сходство усугублялось рваниной, в которую был облачен старик.
— Господин Хессицион, — сказал Ренье.
— А? — Старичок поднял голову. — Ну да, ну да… Я давно предполагал, что полеты при благоприятном скрещении лучей... при переменных голубого спектра... впрочем, Стексэ быстро меняет угол падения...
Он махнул рукой. Ренье с ужасом увидел странные пальцы: большой и указательный были в три раза длиннее, чем нужно, и заканчивались острыми, похожими на иглы, ногтями. В следующее мгновение юноша понял, что ошибся: Хессицион держал в руке растопыренный циркуль. Ренье перевел дух и засмеялся от облегчения.
Старик некоторое время что-то бормотал, тряся головой, а затем вдруг пронзительно вскрикнул:
— Летит!
Ренье быстро повернул голову: он пропустил то мгновение, когда Фейнне оторвалась от земли. Теперь он видел, как она медленно проплывает по воздуху, увлекаемая в вышину синим лучом. Тени густо собирались в складках ее одеяния, в волнах ее волос; золотистый свет обливал ее щеки, стекал по поверхности кудрей, и все, что не было заполнено синеватой тенью, сияло живым, текучим золотом.
Некоторые студенты, впервые оторвавшись от земли, начинали паясничать, размахивали руками, делая вид, будто плывут по воде, или, подражая птицам, испускали вопли; были и такие, что пугались и принимались барахтаться, едва только переставали ощущать под ногами твердую почву.
Фейнне же просто двигалась над землей. Ее руки висели неподвижно вдоль тела, запрокинутое лицо, подставленное лунным лучам, оставалось безмятежным. Чуть шевелились ее невесомое одеяние и легкие волосы надо лбом. Свет заполнял ее широко раскрытые незрячие глаза; в левом зрачке горела синяя точка, в правом — золотая.
Несколько минут она тихо плыла над поляной, а затем начала опускаться, заранее вытягивая носки навстречу земле. Наконец она встала на пальцы ног и прошла так с десяток шагов, словно ее тело ничего не весило. Затем она остановилась, вздохнула и осела на траву. Сотни крохотных мягких шелковых складок окружили ее неподвижную фигуру, волосы рассыпались по плечам, по раскинутым рукам.
Элизахар шагнул было к ней, но Алебранд остановил его.
— Записывайте! — прошипел он.
— Что?
Алебранд воткнул себе в глазницу толстую линзу с разметкой, уставился на сблизившиеся за это время луны и начал диктовать цифры.
Фейнне пошевелилась, села удобнее.
— Как хорошо, — выговорила она. — Как хорошо...
Алебранд протянул в ее сторону толстый палец.
— Вы запомнили свои ощущения? Каким образом вы почувствовали луч? Вы ведь не могли его видеть? Вы его осязали? Он обладает материальностью — это известно; но насколько эта материальность доступна человеку?
— Она доступна, — сказала Фейнне. И засмеялась, тихо и счастливо.
«Хорошо, что Софены здесь нет, — подумала Аббана. — Если даже я изнемогаю от зависти... Конечно, все мы летали, и я, и Софена, но почему у нас все как у беспородных щенков, бурно, весело и нелепо, а у этой девицы — как у волшебной феи? Может, в ней есть эльфийская кровь? Но это невозможно, все Эльсион Лакар, кроме правящей королевы, давно ушли из нашего мира... Но почему же я завидую? Чему тут завидовать? Не богатству же... И не слепоте. Красоте? Да ведь и я, прямо скажем, вовсе не урод...»
Эгрей спросил у Гальена:
— Ты успел заглянуть ей под подол, пока она пролетала над тобой?
Гальен отпрянул, как от удара, а затем размахнулся, чтобы влепить приятелю пощечину. Однако чья-то крепкая рука схватила Гальена за запястье.
Гальен дернулся:
— Пусти, ублюдок!
— Это кого вы изволите именовать ублюдком? — осведомился магистр Алебранд.
Гальен обернулся и сник.
— Простите, господин магистр, я не сразу понял, что это вы.
— Попрошу никаких драк на моих занятиях не устраивать, — сказал Алебранд, выпуская руку Гальена. — Мне безразлично, кто и что сказал, кто кого зацепил и о чем вообще шла речь. Если только речь не шла о предмете нашего изучения. Я имею в виду — оптику. Вы намеревались избить своего товарища из-за оптических формул?
— Нет, — выдавил Гальен.
— В таком случае я запрещаю вам его бить, — сказал Алебранд. — Конечно, если бы господин Эгрей осмелился оспаривать формулу расчета кратковременного воздействия Ассэ на спектр Стексэ в третьей четверти — а такое сочетание, как было блестяще экспериментально доказано сегодня, обладает способностью восприниматься тактильным образом... э-э... — Магистр остановился, чувствуя, что немного запутался в формулировках, но затем решительно завершил: — Если бы господин Эгрей посмел усомниться в наших расчетах и подверг неуместной критике формулы, я еще позволил бы вам избить его. Все прочие поводы я считаю слишком ничтожными для подобной расправы. Я ясно выразился?
— Да, господин магистр, — ответил Гальен.
Эгрей ухмыльнулся и пошел прочь. Алебранд даже не посмотрел в его сторону.
Фейнне висела на локте у Элизахара и что-то рассказывала ему вполголоса. Он быстро черкал в табличках. Писать ему было неудобно, но стряхнуть с себя руку Фейнне он не решался. «Да и кто бы на такое осмелился, — подумал Ренье, наблюдавший за ними со стороны. — Послушать бы, что она говорит».
Тут он сообразил, что ему никто не запрещает подойти поближе. В ту же минуту подобная мысль посетила и Аббану, так что они приблизились к Фейнне вместе.
— Эти лучи были живыми, — говорила Фейнне. — Они вздрагивали, то сжимали меня сильнее, то почти совсем отпускали. Иногда они прикасались к затылку, иногда — к талии. Один раз они удерживали меня только за кончики пальцев, а затем вдруг обвили с головы до ног и слегка стиснули, как будто хотели обнять... Никогда прежде со мной такого не было.
Ренье вдруг ощутил сильнейшее возбуждение. Веселое, непобедимое желание бегало по его жилам, разгоняло кровь и наполняло сердце странными силами. Он глянул на Аббану. Чуть приоткрыв губы и поблескивая влажными зубами, девушка смотрела на него. Ренье машинально протянул руку, и Аббана тотчас вцепилась в нее пальцами.
— Уйдем, — одними губами выговорила она.
Ренье не верил своим глазам: обычно Аббана держалась с ним подчеркнуто холодно. Сейчас в ее глазах плясали искры, она смеялась — не только губами, но как бы всем телом.
«Это Фейнне, — понял Ренье. — Ее полет. Если подойти к ней достаточно близко, то можно ощутить это, и в какой-то миг это сделается неодолимым...»
