— Очумел? — возмутилась птичка. — Какие забавы, я дело делаю — и полезное, кстати сказать. Ничего себе, тружусь в поте лица, а меня же и попрекают! Злой ты…
— Зачем ты так с ней? — заступилась Василиса.
Краска от ушей поползла по щекам.
— Ну… не сердись. Прости пожалуйста, я не хотел обидеть.
— Не хотел… — насупилась деревянная птичка. — Думаешь, очень приятно, одним только боком тесанной, сидеть тут дни и ночи напролет, вызова ждать? Все же ради вас, чародеев, стараюсь.
— Обещаю, я больше никогда не скажу тебе грубого слова.
— А удобно, думаешь, деревянным клювом шевелить?.. Ладно, забыли, не красней больше — загоришься. Если сейчас некогда разговаривать, прикоснись к моей лапке. Да, вот так.
Упрям выполнил требование, и резной глаз птички осветился глубоко сидящей красной искрой.
— Вот. Теперь тот, кто вызов шлет, просто скажет, что нужно, а я тебе потом, как снова лапку тронешь, видением и представлю.
— Спасибо тебе, добрая труженица, — сказал Упрям. — Спасибо, что зла не держишь. А хочешь, я тебя из рамы вырежу и второе крыло приделаю?
— Да ну тебя, — смутилась птичка. — Занятная мысль, конечно. Работать я уже не смогу, а летать, может, и получится… Славный ты мальчик, Упрям. Не надо мне второго крыла. И ничего не надо. На самом деле мне тут совсем не скучно, это я уж так, для красного словца. Наоборот интересно — я ведь свою работу люблю. Ну, поболтали и будет — у тебя зелье стынет.
Упрям повернулся к Василисе:
— Правильно птичка говорит, продолжим. А весело вы тут с Наумом живете, — заметила княжна
Заклинание прошло как по маслу. Ученик чародея испытал глубокое удовольствие, знакомое, быть может, только песнопевцам. Слова лились свободно, легко, живо, ни на волос не отступая от задуманного ни в длительности, ни в высоте звука. Василиса прикоснулась губами к краю чаши, стала пить, запрокидывая голову, а когда осушила все до последней капли и взглянула на себя в зеркало — восхищенно охнула. Было отчего! Вместо девушки смотрел на нее невысокий, но стройный парень, жилистый, проворный — ощущались в нем и сила, и сноровка, и ум. Сечка на боку и Василисе шла, но теперь, казалось, стала частью тела.
Черты лица не утратили общности с Василисиными, и князя получившийся добрый молодец напоминал изрядно, но сходство было такого рода, что ничего существеннее пересудов досужих кумушек вызвать не могло.
— Здорово! — признала княжна.
— Эй, отроки, обедать идете? — донеслось снизу.
— Идем! — крикнул Упрям в дверь и вернулся к зеркалу. Василиса уже переминалась с ноги на ногу, но осталась — ей хотелось узнать, кто вызывает башню Наума, и она встала на прежнее место, хотя теперь это не требовалось.
После прикосновения к резной лапке искра в глазу птички погасла, а далекое отражение в зеркале пришло мгновенно, явив одетого в белое чародея преклонных лет, но крепкого — от него исходило ощущение глубокой мощи. Серые глаза были подобны грозовым тучам над бескрайними лесными просторами. Упрям узнал его: чародей Светорад несколько раз гостил в Дивном. Наум почитал его вернейшим другом.
— Наум, если можешь, ответь мне скорее, — сказал он и протянул руку вверх — должно быть, к птичке, вырезанной в раме его зеркала. На стеклянной поверхности заплясали радужные блики.
— А как это сделать? — спросил Упрям у птички.
— Ну, без подготовки сложно, — отозвалась та. — Но ты не волнуйся, я последний вызов хорошо запоминаю, могу сама ответить. Подожди немного. Вот сейчас… ага, чирик!
Светорад со своей стороны так быстро шагнул навстречу, что, казалось, готов был ворваться в дивнинскую башню.
— Упрям? Вот вымахал-то как… Здравствуй, позови-ка мне учителя, да поскорее.
— И тебе поздорову. Наум… не может подойти.
— Вот как, — опечалился Светорад. — Я слышал о нападении, малый. Наум жив?
— Враги не добрались до него, — сказал Упрям, помедлив.
Ладожский чародей по-своему истолковал его заминку:
— Не, доверяешь зеркалу? Разумно. Тот, кто решился злоумыслить против Наума, должен быть сильным магом. Послушай, вот что я тебе скажу: мне надо с ним поговорить как можно скорее. Понимаешь меня? И еще передай Науму, коли сможешь: я верю ему, как самому себе, но не все в стольной Ладоге со мной согласны. Все ли понял? Передашь?
Чего ж не понять? Плохо дело в стольной Ладоге. Быть может, Светорад один там остался, кто не допускает мысли предательстве Наума.
— Если смогу, обязательно, — сказал Упрям.
Светорад кивнул, прикидывая, какой скрытый смысл может содержать этот простой ответ, данный в опаске быть услышанным чужими ушами. И догадка ему явно не понравилась.
— Что ж, бывай здоров, Упрям.
— И ты тоже, Светорад. Спасибо, птичка добрая, — добавил ученик чародея, когда блики в зеркале сменились его собственным отражением.
— Не за что, — ответила та и замерла.
— Кто это был? — спросила княжна. — Голос такой грозный…
— Скорее взволнованный. Это сам Светорад, чародей ладожский и Совета Славянских Старцев Разумных головы помощник. Друг Наума.
— Ты не попросил его о помощи.
— Не сообразил. Да и чем он поможет? Что бы ни говорили в Ладоге, они далеко, а мы здесь. Я думаю, пора нам князю-батюшке все рассказать. Благо теперь есть что — у нас появились подозреваемые.
— Это разве подозреваемые? Ромейскую братию хлебом не корми, дай на славян потявкать. И это все, что можно сказать наверняка. К подозрениям такие выводы присовокуплять… Ладно, давай это после решим, а теперь нас уже внизу заждались.
* * *
Дружинники Ласа, разместившись кто где, дружно стучали ложками о тарелки и нахваливали своего кашевара. Готовил Неяда и впрямь хорошо, но, по скромному мнению Упряма, до Василисы ему было далековато. Там, где не хватало качества, Неяда брал количеством. Глядя, как молодцы наворачивают угощение, ни разу в жизни не замеченный в жадности Упрям невольно прикинул, во что обойдется хозяйству прокорм стражи.
— Да что их в детинце, голодом, что ли, морили?
— Мы уж думали, не дождемся вас, — встретил их десятник. — Вот, во главе стола садитесь, герои.
— Да, я сейчас, — Княжна, уже ни на кого не глядя, ринулась мимо обедающих к двери, ведущей в отхожее место, вызвав град шуток:
— Хор-рошие зелья здесь делают!
— Упрям, а для тещи моей такого не наваришь?
— Цыц! — не слишком грозно прикрикнул Лас. — Упрям, у меня две новости: одна скверная, другая — не ведаю, как посмотришь. С какой начинать?
— Давай со скверной, — вздохнул Упрям, уже взявшийся было за ложку.
— Вестник из кремля был. Оба пленных мертвы, и что погубило их — неясно. Хотя что я: неясно? Как пить дать — злое колдовство не позволило им рты раскрыть. На первом допросе они молчали, а как хотели к ним с пристрастием подступить — оба уже околели. Причем вестник сказал, что обоих на лицах изумление осталось. Следовало ожидать. Особенно после истории с Хапой Цепким, тоже очень вовремя скончавшимся в ромейских застенках.
