Если бы свинья могла улыбаться, то она выглядела бы так, как Вяземский сейчас.
– Мы все любим играть в безопасность, сынок, Если астролог говорит тебе, что предзнаменование хорошее, а ты встречаешь зло, у него будут неприятности. Если он говорит, что все плохо, ты остаешься дома, и тогда ничего не происходит. Понятно? Я могу сделать весь следующий месяц неблагоприятным.
Если все скиррианцы одинаково суеверны, шивиальцы могут остаться в Звонограде до тех пор, пока не сгниют, как трупы в тине.
– Не сомневаюсь. Вы можете быть уверены, воевода, я сделаю все, что смогу, чтобы оставить Узы в секрете. Чем скорее мы решим наши дела в Кинске и отправимся, тем лучше, понимаете?
– Да. Согласен.
Воевода протянул большую, изуродованную и грязную, руку. Аркелл пожал ее, содрогаясь от отвращения. Хотя Вяземский и был ужасен, в этом случае казался искренним. Наверное, предводитель монстров мог быть доброжелательным с любыми друзьями, которых найдет, и все, о чем он просил, так мало… и далеко.
Хлопотный день – Бо раздавал приказы рыцарям и подписывал договоры с убийцами. Шаманы вопили и гремели в барабаны в Палате Стихий, а солнце уже садилось, касаясь крыш. Косматый пони, нагруженный оружием, пересек площадь, управляемый узкоглазым, морщинистым маленьким человеком в набедренной повязке. Широко улыбаясь, он подошел ближе и протянул воеводе кровавый мешок.
Вяземский заглянул внутрь и покачал головой:
– Итак, я был прав? Хорошо сделано, Крака! Кто-нибудь видел тебя?
– Нет, воевода.
– Отличная работа. Отец будет доволен.
Когда пони отъехал, Вяземский запихал чудовищные останки в мешок, бросил его к ногам и с невинным видом повернулся к Аркеллу:
– Что-нибудь еще, Клинок? Аркелл ответил:
– Ничего. Больше ничего. Зловоние преследовало его всю дорогу. В мешке была голова Басманова.
Лучшей частью дня был вечер. После всех церемоний царица нуждалась в отдыхе. Софья отослала всех прочь, села в любимое кресло с толстым шерстяным пледом на коленях и читала при свете свечей до тех пор, пока буквы не стали сливаться перед глазами. Только так она могла справиться с беспокойством – о беспорядках на улицах, о слугах и фрейлинах, оскорбленных и изнасилованных, о подготовке к свадьбе Таши и особенно о том, вернется ли Игорь к этому времени.
Приглушенный стон, раздавшийся из-за двери, разорвал тишину как фанфары. Толстая книга упала с колен и громыхнула об пол с тяжестью, довольной, чтобы оглушить медведя. Но человек, вошедший внутрь, был не Игорь.
– Евдокия! Ты испугала меня. Почему не спишь? Старая женщина изобразила что-то среднее между улыбкой и гримасой.
– Вам письмо, ваше величество.
В это время ночи? Оно не было издалека. Софья сорвала печать и вытащила бумагу.
Должна увидеть тебя! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приходи! Т.
Почерк неровный, но узнаваемый, Ташин.
– Кто это принес? – прошептала Софья.
– Воевода Афанасий, – пробормотала Евдокия. – Сказал, что не знает, в чем дело, но он лжет.
– Платье… туфли…
Софья надела верхнее платье, несмотря на мешающие ей попытки старой няньки помочь, поверх ночной рубашки, пытаясь собраться с мыслями, разбросанными, как обломки лодки после крушения. Дмитрий решил, что Таше безопаснее всего оставаться в Темкинском дворце с Еленой, но страже Темкина пришлось сопровождать его в Фарицев и Звоноград. Старый Афанасий вызвал из отставки людей на подмогу, но у него было меньше дюжины человек.
– Кто в охране сегодня вечером? – спросила Софья, подходя к двери.
Перед тем как пройти в переднюю комнату, она услышала ответ Евдокии:
– Оба войска.
Плохие новости. Игорь организовал стрельцов как нерегулярную армию по многим причинам, но самая главная – недоверие Дворцовому Полку, традиционно охраняющему Кинск, называя их «пресмыкающимися перед боярскими сынками». Взяв ответственность за поддержание закона и порядка, стрельцы способствовали анархии.
Позже царь разделил полномочия между двумя войсками – не потому что осуждал нанесение увечий, а потому что перестал доверять стрельцам.
Воевода Афанасий ждал в передней комнате, величественный, в парчовой мантии и большой меховой шапке, подтянутый, в лавине белой бороды и с позолоченным посохом. Для него большой честью было держать саблю, и он собирался делать это еще долгое время. Афанасий медленно повернулся к царице, которая знала его всю жизнь и доверяла ему, как Евдокии. Два молодых мечника позади него держали фонари. Отблески света в их глазах и тени на скулах производили ужасающее впечатление. Они стали охранниками около четырех месяцев назад.
– Хорошо, что пришел, старик. – Не останавливаясь, Софья прошла к двери. – Что происходит?
Он похромал за ней, постукивая посохом.
– Ее высочество хотела, чтоб послание доставили вам сразу без промедления, ваше величество. Я думал, безопаснее принести самому.
Очевидно, старик не хотел вдаваться в детали.
– Подготовить карету, ваше величество? – Он тяжело дышал, стараясь не отставать от нее.
– Быстрее пешком.
Хотелось бы ей знать, что бы сказал Игорь, услышав, что его жена разгуливает по улицам в такой час, фактически без охраны?
Лестницы в царском дворце были неудобными, как и дверные проемы, узкие и спиралевидные. Один из мечников пошел первым, и царица двинулась за светом его фонаря вниз.
Ее словно гнали вперед самые дикие из диких гусей. Княжна все еще была невинным ребенком, в том возрасте, когда крестьянки становятся матерями. Таша вела себя, словно попрыгунчик, дюжина кузнечиков, в ожидании того, как переплывет полмира в страну, о которой впервые услышала только четыре года назад. Елена, не воспринимающая ничего вокруг, не могла ей помочь. После ее испытания – родов в крестьянской лачуге на дороге и без мужа, она находилась в каком-то трансе, поглощенная лишь заботами о ребенке.
Гуси могли оказаться и не такими дикими. Но что должна была сделать Софья – не придать записке значения и остаться дома? Она остановилась на ступеньке:
– Кто сегодня на дежурстве?
– Оно сегодня раздельное, ваше величество, – сказал гвардеец. – Собачьи головы здесь.
Подошел Афанасий. Софья прошла дальше под низкими потолками в Колонный зал, а потом в Зал статуй. Приглушенный свет очертил дюжину мужчин в черном за одним из длинных столов, с вином и игральными костями. Удивительно, что с ними не было женщин. Их предводитель вскочил и подбежал к ней, опустив руки и не думая отдать честь или поклониться. Он был похож на обезьяну и так часто попадал в неприятности, что царица Знала, как его зовут.
