Чужаки выжидающе смотрели на Агнес, ожидая, что она решит. Дэнни держался особенно тихо.
«Она не такая, как мы».
Это было правдой, но от этого не было менее больно.
— Можете почитать ему, — прошептала Агнес. — Все, что угодно, лишь бы это было правдой.
Когда Зик вышел из комнаты, она уставилась прямо перед собой, а Чужаки заерзали на стульях, чувствуя себя неловко. Она говорила себе: «Я не должна плакать. Я не должна плакать».
И каким-то чудом ей удалось.
Когда вечером Агнес легла спать, то обнаружила Зика, свернувшегося калачиком в спальном мешке и прижимающего к груди книгу. Овечка была приговорена провести ночь на холодном полу.
Агнес стало любопытно, и она достала фонарик: «Луна, для детей!»
Должно быть, это был способ Матильды доказать, что Чужаки не лгуны и что, как бы невероятно это ни звучало, люди действительно ходили по Луне.
Судя по всему, в толстых белых костюмах и стеклянных шлемах.
Зик резко открыл глаза.
— Агнес?
Позади нее скрипнула на петлях дверь. Бенни.
Зик сел.
— А он может спать со мной? Пожалуйста?
Агнес улыбнулась.
— Тебе лучше спросить его самого.
Кот выразительно мяукнул.
— Он хочет остаться, — твердо сказал Зик. — Просто закрой дверь. На всякий случай.
— Ох, Зик, а если ему понадобится в туалет или еще куда-нибудь?
— Он может воспользоваться ведром.
Агнес сомневалась, что с кошками пройдёт такой фокус, но ее брат настаивал. Тем не менее, она была рада видеть, что он принял нечто от Чужаков… пусть даже это «нечто» было таким грязным и пушистым.
— Ладно. Но обещай, что будешь спать.
Он уложил кота в постель. Агнес разгладила одеяло по бокам. Все было так же, как дома, за исключением того, что было ужасно тихо без других шуршащих и разговаривающих детей.
В течение многих лет она заботилась о своих братьях и сестрах, как мать, завязывая шнурки и целуя ушибы. Ее горло горело, она знала, каково им было, когда она исчезла.
Сначала они не поверили бы в это. Близнецы крепче держались бы за своих матерчатых кукол. Уверенный, методичный Сэм скажет им, чтобы они не беспокоились, что они, вероятно, только что расстались. Он бродил бы среди других семей, спрашивая: «Вы не видели Агнес? А вы?» Он не поверит ребятам Кинга, когда они скажут, что ее там нет. Он подумает, что они просто дурачат его.
Другие дети — они поверят в нее.
Они будут верить вплоть до того момента, когда Пророк прикажет им молиться за уничтожение ее души.
Она закрыла лицо руками.
Зик открыл глаза. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что он понимает ее боль. Но он все еще был маленьким мальчиком, который пытался избавиться от мыслей о прошлом доме.
— Агнес, почему отец солгал насчет Луны? — Для него это была ложь, которая все распутала.
Она вздохнула.
— Может, отец и не знал.
— А Пророк знал?
Она колебалась.
— Зик. Пророк лгал нам. Каждому из нас. Он знал.
Мальчик выглядел разбитым, и у нее заныло в груди.
— Ты скучаешь по брату и сестрам, но это нормально, — прошептала она. — Утрата — это тоже способ любить.
— Ты не скучаешь по ним, — упрекнул он. — Не так сильно, как я.
— Каждую минуту я думаю о них. Но я также должна думать о тебе. О твоем будущем.
Зик ничего не сказал.
— Помнишь Мэттью?
Долгая, упрямая пауза
— Блаженны скорбящие, — произнес он с напускным спокойствием.
— Ибо они утешатся, — продолжила она. — У тебя все еще есть вера. Это ты должен сохранить.
Бенни ткнулся своей маленькой головой в ладонь Зика, умоляя его погладить.
— Мы никогда больше не вернемся домой.
Не вопрос. Утверждение.
— Домой идти не к чему, — ответила Агнес.
Она погасила фонарь и свернулась калачиком в спальном мешке вместе с ним, «Луной, для детей!» и Бенни, чьи глаза светились желтым в темноте. Зик долго плакал тем тихим, приглушенным голосом, которому учишься, когда растешь в трейлере, полном людей.
Их маленький жестяной дом — он был в миллионе миль отсюда, так же далек, как Луна.
Она представила себе этот дом на склоне холма, заброшенный и пустой.
«Блаженны скорбящие, ибо они утешатся», — повторяла она про себя, погружаясь в тревожные сны. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».
— 32-
БЕТ
Горе строящему город на крови
и созидающему крепости неправдою!
Аввакум 2:12
— Ты дурак, Кори Джеймсон, — сказала Бет после того, как он в тысячный раз объявил, что отправится в ад за предательство Пророка.
Его голова покоилась у нее на коленях. Он поднял на нее свои голубые глаза, взгляд его был полон неприкрытой боли. Она сорвалась, но это была не совсем ее вина. Они провели в церкви три дня, забившись между скамьями и питаясь только тем, что она нашла в подвале: разбавленное вино, черствые крекеры, заплесневелый сыр. Она могла бы пойти за добавкой, но Кори не мог вынести разлуки даже на мгновение… с тех пор, как запах гнили начал клубиться вокруг него, как туча смертельных мух.
В течение трех ужасных дней она делала все, чтобы помочь ему. Она промывала его рану мылом и уксусом, но края все еще скручивались, становясь болезненно зелеными. Когда вены под ними стали черными, как чернила, она облила рану кипятком, оглушая себя его мучительными криками. Она ухаживала за ним, как могла, но это не имело значения.
Лихорадка не отступала. Он явно умирал. Она не могла винить его за то, что он не хочет встретить конец в одиночестве.
— Почему я такой дурак? — спросил он.
Она беспомощно махнула рукой, понимая, что не может сказать правду. Больно, когда твоя вера разбита вдребезги… больно, как при смерти, а он уже был на краю. Почему она должна делать его последние дни еще более мучительными?
По крайней мере, дети ничего не знали. Эта мысль неслась к ней, как метеор, неудержимая. Что бы ни случилось с ними после того, как они с Кори ушли, им никогда не приходилось задумываться о том, что вся их жизнь построена на лжи.
Кори фыркнул.
— Я не понимаю, что с тобой такое. Ты жестока и угрюма, хотя это я пострадал. Я не понимаю, с чего ты начинаешь вести себя так…
— Я ненавижу это место, ясно? — крикнула она, и его глаза расширились. — Ненавижу эту церковь! Я не могу дышать, зная…
— Что? Что ты можешь знать?!
Это был вызов, и он сработал. Мысли о детях, которые она так отчаянно старалась не допускать, толкнули ее на край пропасти.
Она взорвалась.
— Чертовски больше, чем ты! Я имею в виду, что ты нарушил законы Ред-Крика. Какая разница? Они были придуманы только для того, чтобы мучить нас.
— Бет… — предупредил Кори.
— Не говори так, — прошипела она. — Только не говори мне сдерживать душу слабой женщины. Я читала дневники Пророка и его деда, эти ужасные люди лгали своему народу почти восемьдесят лет.
— Что ты сделала?
Она слегка покраснела.
— Я хотела понять, как Джейкоб Роллинс мог заманить верующих в эту… эту гробницу. Кори, я не думаю, что они когда-нибудь выйдут снова. Только вопрос времени, когда Тоби или Магда распространят свою болезнь.
Она ненавидела картины, которые рисовал ее разум. Сэм с твердой как камень кожей и близнецы…
«Остановись, — приказала она себе. — Остановись или закричишь».
— Они ждут Бога, — сказал Кори. — Это полная противоположность смерти. Мне не следовало сбегать…
Она заставила себя посмотреть ему в лицо, которое осунулось до самых костей. Она вспомнила, как они впервые поцеловались на краю каньона. Каким жизнерадостным, золотым и откровенно дерзким он был.
— Я хочу быть человеком веры, — сказал он ей, пока ветер пустыни развевал его волосы. — Но не сейчас.
