Восточные залежи угля принадлежали Гансу Могиле. Теперь несколько остепенившийся, он почти забросил разоряющие рейды и даже умудрился вновь запустить две шахты. Но жители окрестных поселений еще хорошо помнили тот ужас, что наводила его банда, а потому не спешили доверять бывшему душегубу.
Расположенные западнее некогда огромного, а теперь лежащего в руинах Кельна, эти шахты вполне могли стать временным прибежищем для остатков общины. Марна знала, что Ганс набирал желающих поработать рудокопами и даже обещал сносные условия жизни. В последнее она не верила, да и сама личность Могилы вызывала приступ тошноты. Добровольно привести людей в руки пусть и бывшего, но убийцы и насильника, Марна не могла. Не хотела. Этот выход казался ей не более чем мышеловкой, шагом к существованию в качестве бесправных рабочих – все равно, что рабов.
Можно было попытаться вернуться обратно – той же дорогой, не заходя во владения Ганса. Это казалось вполне осуществимым, но заведомо не имело перспектив. Ни одно мелкое поселение не примет к себе горстку беженцев. Кому под зиму нужны лишние рты? А крупных очагов цивилизации за спиной, к сожалению не было.
Оставалось одно – искать что-то свое. Пока еще позволяло время, пока не ударили первые морозы, пока оставались силы. Если оставались…
Марна еще раз взглянула на столб клубящегося дыма. Почему-то в голову пришла мысль о том, что ближайшей ночью придется спать на холодной земле. Она никогда не любила ощущение сырости, не любила завывания ветра. Привыкание приходит быстро. И Марна чувствовала, что слишком сильно успела привязаться к новому пристанищу, привыкла к комфорту. К комфорту с Закэри!
А где он теперь, что с ним? Последний раз она видела Зака у той злосчастной комнаты, где все и началось… Или слышала… Четкой уверенности не было, а это лишь укрепляло внутреннее беспокойство за близкого человека.
Марна помнила, что очнулась уже за воротами. Было тихо, рядом стояли двое. Кто? Вот это ускользало из памяти. Потом она снова теряла сознание, снова приходила в себя. Кажется, ни один раз. Рядом бегали люди, слышались крики и редкие выстрелы. Потом ее взяли под руки и куда-то потащили. А потом был взрыв.
Негусто, если учесть, что за это время жизнь общины перевернулась с ног на голову.
Марна тяжело вздохнула и двинулась в сторону ближайших выживших. Следовало собрать всех вместе и сразу начать подготовку к эвакуации. Стенать можно потом в дороге. Наверняка оставались раненые, которые ждали помощи. И, как не горько было об этом думать – оставались мертвые, которые требовали элементарного уважения. Судя по всему, именно погребение должно было отнять большую часть времени и сил. Но экономить на этом Марна не желала.
В мире осталось так мало человеческого.
Смешение верований послужило появлению новых религиозных течений. Их было много. После войны они плодились с невероятной быстротой. То тут, то там появлялись новоявленные пророки, утверждающие, что только они знают ответы на все вопросы, что только они могут помочь очиститься в мире, полном страдания. Некоторые из них были вполне миролюбивы, другие поражали своими целями и методами их достижения.
И люди шли. Многие поддавались на сладкие посулы сомнительных верований. Мир, в котором смерть стала самым эффективным избавлением от лучевой болезни, биологического заражения или заклинаний, способных с одинаковым успехом корежить тела и души – нуждался в новых ценностях. Им суждено было рождаться на выжженных просторах, где по сию пору тысячи останков с немым укором взирали на деяния рук своих.
Марна давно для себя решила, что в том мире, который им достался, жизнь и смерть должны обрести новую цену. Перерождение сквозь огонь и боль не могло пройти бесследно. Иначе, они ничему не научились!
* * *
Дезире изо всех сил прижимала к себе Ани. Они были достаточно далеко от завода, но взрывная волна догнала и сбила с ног. Уже затухающая, она все еще была страшна. Вокруг взвилась буря из горячей пыли и мелких осколков. Они забивали носоглотку, ранили тело. Дезире почувствовала, как ее, словно куклу, тащит по камням. Казалось, что кожи больше нет – вместо нее остались жалкие окровавленные лохмотья.
Когда пыль осела, девушка еще некоторое время лежала оглушенная. Ани завозилась в ее объятиях, попыталась выбраться.
– Как ты? – прошептала Дезире.
– Все уже кончилось? – пискнула девчушка. Ее тельце дрожало, однако голос звучал спокойно.
– Кончилось. Наверное, кончилось. Тебе не больно? Не поранилась?
– Немножко поцарапалась только. А ты?
Дезире улыбнулась.
– У меня все хорошо. Давай вставать.
Чтобы не застонать она закусила губу. Кожа хоть и не превратилась в лохмотья, но царапин было предостаточно. Некоторые – весьма глубокие и болезненные.
Увиденное заставило Дезире пошатнуться. Мысли, до этого вполне ясные и четкие, словно со всего разбега врезались в каменную стену. Врезались и разбились алыми брызгами. Искореженный, израненный ландшафт угнетал и в тоже время завораживал. Он словно бы возник из самого ужасного кошмара. Воплотился по чьей-то жестокой воле…
Внезапно девушка почувствовала, что деревенеет. Тело просто перестало слушаться. Зачем искать причины где-то далеко, зачем копать в глубинных слоях сознания? Все же просто.
«Я сама во всем виновата! Я и никто больше! Если бы в институте не настояла на своем, если бы не устроила истерику… Что теперь толку со всех добытых лекарств? Где они теперь?!»
Дезире ощущала себя столь грязной и мерзкой, что впору было удавиться на месте. Больше не нужно было никакое зрение, никакая помощь и забота. Ничего не надо, лишь бы вернуться на четыре дня назад. Вырвать себе язык и спрятаться в самый дальний угол завода, чтобы никто не нашел.
«Почему он меня отпустил? Наверняка же мог поймать. Отпустил специально? Пошел следом… как собака по следу. А я – дура, радовалась, что быстрая и везучая… Дура! Сама привела… сама сдала общину…»
Девушка не заметила, как оказалась сидящей на земле. Глаза остекленели, сделались пустыми и мертвыми.
Ани неуверенно дотронулась до щеки Дезире. Девочка чувствовала – с тетей творится что-то плохое, что-то неправильное, но не знала, как поступить. Было страшно, хотелось заплакать. Подбородок задрожал, глаза наполнились слезами.
– Тетя Дезире, – негромко позвала она.
Никакой реакции.
Девочка всхлипнула, по щекам пролегли первые влажные дорожки.
– Что с тобой? – она дернула Дезире за плечо, заглянула в лицо. – Мне страшно…
Не слова, а именно всхлипы достигли сознания уже готовой похоронить себя Дезире. Она вздрогнула, вынырнула из все сильнее затягивающей бездны самобичевания.
