Гаор настороженно улыбнулся.
— А у меня выбор есть? Хозяина не выбирают.
— Дурак, — необидно вздохнул Голован. — О подвале речь.
Гаор пожал плечами.
— Я в ваши игры не играю. К кому у меня счёт есть, сам сведу. А так? — и усмехнулся. — Я Устав блюду. А по Уставу подлость запрещена.
— Хороший устав, — улыбнулся и Голован. И вдруг с живым искренним интересом спросил: — А ещё что в твоём уставе сказано?
— Не подличай. Не предавай доверившихся тебе. Слабому помоги, наглому дай укорот.
Гаор говорил лёгким, чуть насмешливым тоном, но с очень серьёзным, даже строгим выражением лица, и так же серьёзно слушал его Голован.
— А главное… Выживи, но не за счёт других.
Голован задумчиво кивнул.
— Что ж… И где тебя этому научили?
— В отстойнике. Перед первыми моими, — Гаор горько усмехнулся, — торгами. А что кто выжил, тот и победил, я на фронте понял. И до кишок прочувствовал.
Голован снова кивнул и с простой необидной деловитостью сказал:
— Давай по-быстрому закончим. А то завозились.
Вдвоём они быстро проверили остальные механизмы, закрыли все "потайные" картины верхними, собрали инструменты и ушли.
Огромный дворец уже спал, во всяком случае в рабских спальнях горел синий ночной свет. Как только они вошли в подвал, Гаор попрощался кивком с Голованом и побежал к себе. На душ и сон ему оставалось меньше четырёх периодов, а голова нужна свежая. Увиденное и услышанное требовало осмысления. Слишком многое становилось понятным и одновременно запутывалось. Но это всё потом, после возвращения.
* * *
Спокойная тишина академического кабинета. Полки с книгами по всем стенам от пола до потолка. У окна искусно подобранные горшки и вазоны с комнатными растениями, не заслоняющие света, но приятно оживляющие атмосферу. Письменный двухтумбовый старинный стол, ещё более старинный стол-пюпитр для работы с картами и совсем старинный пюпитр для чтения свитков. Удобный диван и два таких же кресла, обтянутые благородно потёртой, но не обветшавшей кожей, и маленький восьмиугольный столик — всё для отдыха и беседы. И камин — неизменная принадлежность "гнезда", не имеющего права или средств на отдельный зал для родового огня. На камине ряд фотографий и несколько рисованных портретов в простых строгих рамках.
— Я прочитал вашу подборку, молодой человек. Назвать это полноценной работой, конечно, нельзя, но…
— Но у меня и не было такой цели, профессор. Это именно, вы правы, подборка документов новейшего времени в элементарном хронологическом порядке.
— Но вы использовали не все документы.
— Только те, что в открытом доступе, профессор.
— Разумно, — кивнул Варн Арм, разглядывая сидящего напротив Туала. — Жаль, что вы оставили науку ради журналистики. Я помню ваши студенческие работы.
Туал улыбнулся.
— Спасибо, профессор. Я тоже помню. Ваша школа незабываема. Особенно тактичность и деликатность критики.
Оба рассмеялись, вспомнив, как исписанные листы летели к двери под возмущённый рык профессора: "Компиляция?! Вон!"
— И всё-таки…
— Да, профессор, я понимаю. Для научной работы слишком эмоционально, а для газеты слишком сухо. Но… мне пришлось воздержаться от любых комментариев, чтобы не подвести газету.
— Логично и разумно, — кивнул Варн. — К тому же сами документы весьма красноречивы. И хотя вы взяли только последние шесть веков, тенденция прослеживается.
Туал кивнул.
— Собственно именно для этого я старался. Как мы дошли до сегодняшнего состояния и где окажемся, если будем идти в том же направлении.
Варн вздохнул.
— Вы не первый задумавшийся об этом.
— Знаю, профессор. Но не хочу оказаться последним. Назревает война.
— Но до неё ничего измениться не успеет. А после войны…
— А после неё, профессор, будет уже поздно думать. Послевоенные соображения должны возникать до войны или, в крайнем случае, во время войны, а те, что возникают после, называются уже предвоенными.
— Вы его помните? — удивился Варн. — И даже почти дословно.
— Во-первых, я с ним согласен. А во-вторых, грешно забывать учителей.
Имени опального, исчезнувшего — вышел из дома, в университет не пришёл, домой не вернулся, тела ни в одном морге не нашли, полиция искать отказалась — учёного, коллеги и учителя, оба не назвали, не столько из опасения подслушки, сколько по привычке не произносить вслух того, что может оказаться опасным.
— И если не успеем, — кивнул Варн, — то после неё думать об этом будет просто некому.
— И похоже, — подхватил Туал, — это поняли не только мы. Или начинают понимать.
— Не обольщайтесь. Принятые решения могут только усугубить проблему.
— Профессор, любое решение любой проблемы изменяет всю сетку и усугубляет другие узлы.
— Реальность как сеть… — Варн улыбнулся. — Что ж, я согласен, в этом контексте теория сети вполне оптимальна. И учтите, при недостатке информации вероятность верного решения очень мала.
— Да, профессор, разумеется, именно так. Но отказ от решения более губителен. А полной информации у нас нет и, боюсь, уже не будет. Наше прошлое настолько обрывочно и фрагментарно, что настоящее непонятно, а будущее непредсказуемо.
— Не прошлое, — строго поправил Варн. — Прошлое как раз неизменно, а обрывочны и фрагментарны наши знания о нём.
— И, — Туал даже подался вперёд, — как вы думаете, профессор, насколько велики шансы когда-нибудь восполнить пробелы?
Варн невесело рассмеялся.
— Верите в подвалы Дома-на-Холме, где хранится всё? Уверяю вас, и они знают не всё. Далеко не всё. Да, есть закрытые хранилища, тайные хранилища и забытые хранилища. Но и там только обрывки, бессвязные фрагменты. Сколько было династий?
Туал немедленно ощутил себя на экзамене и даже сел навытяжку.
— Три династии Тёмных Веков, пять династий Великого Пути, "короткие" династии Огненного Очищения, двенадцать династий Великой Империи…
— Стоп, — Варн выставил ладонь останавливающим жестом. — Вы думаете, что на все Тёмные века пришлось только три династии?
— Да, — Туал мотнул головой, стряхивая наваждение. — Тем более что от того времени сохранились только легенды победителей.
— Вот именно. Три династии победителей, с полным отсутствием какой-либо информации о переходах от одной династии к другой. О побеждённых мы ничего не знаем. А что мы знаем о Великом Пути? Пять династий на сто семей. Имена династий не совпадают с именами семей.
— А сами имена нам непонятны, — сразу подхватил Туал. — Да, как вы думаете, профессор, когда у дуггуров сменился язык?
