— С дренайских земель, что лежат за синими горами далеко на юге.
— Далеко же ты заехал от дома, дренай. Зачем тебе святилище?
— Надирский шаман сказал мне, что я найду там одну вещь, которая поможет моему умирающему другу.
— Ты подвергаешься большой опасности ради своего друга — это негостеприимная земля. Я сам хотел убить тебя, а я в племени из самых мирных.
— Меня не так просто убить.
— Я понял это, когда посмотрел в твои глаза, дренай. Ты видел много битв, ведь так? И много могил осталось за тобой. Когда-то, давным-давно, к нам в степь пришел другой дренай. Он тоже был воин; его звали Попробуй-Убей, и он бился с готирами. Годы спустя он вернулся, чтобы жить среди нас. Мне рассказывали это, когда я был ребенком, — и это все, что я слышал о дренаях. Его имя было Ангел.
— Я уже слышал это имя. Что еще ты о нем знаешь?
— Только то, что он был женат на дочери Бычьего Черепа, и у них было два сына: один высокий и красивый, непохожий на Ангела, другой — могучий воин. Он женился на надирской девушке, они покинули племя и уехали на юг. Вот все, что я знаю.
Две женщины, опустившись на колени, поставили перед ними миски с мясом. Из юрты Ниобы послышались крики, и женщины засмеялись. Друсс покраснел и молча стал есть. Женщины ушли, а Нуанг сказал:
— Твой друг к рассвету сильно утомится.
Друсс лежал, глядя на звезды. Обычно он засыпал сразу, но в эту ночь ему не спалось. Он сел и сбросил с себя одеяло. В лагере было тихо, и от костров остались только мерцающие угли. Нуанг предложил Друссу ночевать в своей юрте, но тот отказался, предпочитая спать под открытым небом.
Друсс взял свой топор, шлем, колет с серебряными наплечниками, встал и потянулся. Ночь была холодная, ветер проникал под щиты, поставленные между юртами. У Друсса было неспокойно на душе. Он надел шлем, натянул перчатки, отодвинул полотняный ветровой щит и вышел в степь. Часовой сидел под ракитовым кустом, завернувшись в козью шкуру. Друсс узнал юного Менга, которого Нуанг представил ему как своего младшего племянника. Мальчик посмотрел на него, но ничего не сказал.
— Все ли спокойно? — спросил Друсс.
Мальчик кивнул, явно смущенный.
Друсс прошел к черным скалам и сел на камень футах в пятидесяти от караульщика. Днем степь казалась сухой и негостеприимной, но холодная магия ночи придавала ей мрачную загадочность, и в скалах таились невыразимые ужасы. Глаза шутили шутки с разумом. Валуны превращались в согнувшихся демонов, и казалось, будто они шевелятся, а ветер свистящим шепотом повествовал о муках и смерти. Друсс не остался равнодушен к этим лунным чарам. Чтобы отогнать непрошеные страхи, он смотрел на луну и думал о Ровене, оставшейся дома. Все годы после ее спасения он очень старался дать ей почувствовать, что она любима и нужна ему. Но глубоко в его душе гнездилась боль, не замечать которой он не мог. Ровена прежде любила Мишанека, а тот любил ее. Однако Друсса терзала не ревность, а чувство глубокого стыда. Когда разбойники много лет назад похитили Ровену, он отправился искать ее с решимостью, не знавшей преград. Он добрался до Машрапура и стал кулачным бойцом, чтобы заработать денег на проезд в Вентрию. После этого он переплыл океан, где сражался с пиратами, вступил в полуразгромленное войско принца Горбена и стал там первым воином. Все это он делал, чтобы найти Ровену, влачившую, как он думал, жизнь рабыни, и спасти ее.
Но со временем он узнал правду. Ровена, лишившись памяти, полюбила Мишанека, стала уважаемой и любимой женой и жила в роскоши, довольная и счастливая. И зная все это, Друсс продолжал воевать на стороне солдат, которые разрушили город, где она жила, и убили человека, любимого ею.
Друсс видел, как сражался Мишанек против Бессмертных, и видел, как эти отборные бойцы отступали в страхе перед израненным воином, окруженным трупами убитых врагов.
«Ты был настоящим мужчиной, Мишанек», — прошептал Друсс и вздохнул. Ровена никогда не корила его смертью Мишанека — да они никогда и не говорили о нем. Но теперь, в этой безмолвной пустыне, Друсс понял, что это было неправильно. Мишанек заслуживал лучшего, как и Ровена — милая, нежная Ровена. Она хотела одного: выйти за крестьянина, которым сделался Друсс, построить дом и растить детей. Но Друсс, бывший крестьянином когда-то, уже не мог вернуться к прошлому. Он вкусил радость битвы, хмельной дурман насилия, и даже любовь к Ровене не могла удержать его в родных горах. А детьми судьба их не благословила. Друсс, так желавший иметь сына, ощутил мимолетное сожаление, но тут же изгнал его из своих мыслей. Он подумал о Зибене и с улыбкой признал, что они не так уж отличаются друг от друга. «Оба мы мастера бесплодных дел, — сказал он мысленно, — я дерусь по поводу и без повода, ты предаешься любовным утехам без любви. Что мы можем дать этому истерзанному страданиями миру?» Ветер усилился, и беспокойство Друсса возросло. Прищурившись, он всматривался в степь. Все было тихо. Он вернулся к мальчику и спросил:
— Что говорят дозорные?
— Ничего. Ни гайинов, ни Спинорубов.
— Когда их сменят?
— Когда луна коснется самой высокой горы.
Значит, скоро, подумал Друсс, посмотрев на небо. Он снова отошел в сторону — тревога не оставляла его. Надо было устроить ночлег среди скал — водятся там демоны или нет. Вдали показался всадник — он помахал Менгу и рысью въехал в лагерь. Вскоре в степь выехал сменивший его воин. Появился второй дозорный, за ним третий. Друсс подождал немного и спросил мальчика:
— Разве в дозор посылали не четверых?
— Точно, четверых. Джодаи, наверно, дрыхнет где-нибудь. Дядя будет недоволен.
Ветер переменился. Друсс вскинул голову и понюхал воздух, а после схватил мальчишку за плечо и поднял на ноги.
— Буди своего дядю — быстро! Скажи, чтобы все отступали в скалы.
— Убери руки! — Мальчишка замахнулся, но Друсс притянул его к себе.
— Слушай, парень: смерть рядом. Ты понял? Кто знает, успеем ли мы. Беги со всех ног, если жизнь дорога!
Менг припустился к лагерю, а Друсс с топором в руке неотрывно смотрел в пустую, казалось бы, степь. Потом и он вернулся в лагерь. Когда он протиснулся за щит, Нуанг был уже на ногах. Женщины торопливо укладывали одеяла и провизию, шепотом утихомиривая детей. Нуанг подбежал к Друссу и спросил:
— Что ты видел?
— Не видел, а чуял — гусиный жир. Уланы смазывают им сбрую и кольчуги, чтобы те не ржавели. Их кони спрятаны где-то близко.
Нуанг выбранился и отошел. Зибен вылез из юрты, застегивая свою перевязь. Друсс махнул ему и указал на скалы в сотне шагов от них. Надиры, раздвинув ветровые щиты, уже бежали через открытое пространство. Оставшиеся воины заводили коней в глубокую расселину. Друсс занял место в хвосте отряда. Одна из женщин упала на бегу, и он помог ей встать. Она несла на руках ребенка и вела за руку другого, едва научившегося ходить. Друсс поднял малыша на руки и побежал вместе с ней. Еще не все женщины успели добраться до скал, когда из ближней балки появились пятьдесят улан. Они наступали пешими, сверкая клинками при луне.
