Ознакомительная версия.
Пал пустят, как только подует нужный ветер. Горцы уселись кружком. Тейт отошла и прилегла на охапку травы. Болели набитые долгой ездой колени. Ныла спина. Надо было хоть ненадолго вытянуть ноги. Гуго принес чашку травяного чая и устроился рядом.
— Если проскочим лес, завтра к вечеру будем дома.
Прозвучало без особого пафоса. Похоже, бар Реар не испытывал восторга от скорого возвращения. Тейт посмотрела на него поверх чашки. Она так и не успела рассказать ему правду о себе. Булавка надежно сидела, загнанная в шов очередного наряда. Но разговор, учитывая обстоятельства, следовало отложить. Преображаться на глазах у посторонних по меньшей мере неосмотрительно. Тейт представила себе эту сцену и прыснула.
— Я тебя рассмешил?
— Я — так. О своем, о девичьем.
Реар потянулся ее обнять, но остановился и охнул. Лицо на мгновение перекосилось.
— Что с тобой? — заволновалась Тейт.
— Рана. К непогоде.
— Давай, я полечу. Станет легче.
— Давай. Я знаю способ. Но для этого придется уйти подальше от посторонних глаз, — засмеялся мужчина и все же обнял ее.
— Я говорю исключительно и только о лечении! — возмутилась Тейт.
— Так и я — о нем. Странно…
— Что?
— Дергает старый шрам. Странно, что болит только он.
— Да ты весь иссечен, как лоза у мурмана. Покажи.
— Снять штаны?
— Болит рана, которую ты получил в таверне?
— Нет. Последствия детской шалости. Сам виноват. Отец меня тогда лично сек. Неделю потом ни сесть, ни лечь не получалось.
— Жестокий человек, — посочувствовала Тейт.
— Добрейшая душа!
— Интересно, что же ты такое натворил?
Солнце повисло над горизонтом. Красные от заката былинки ковыля трепетали в бурой, почти черной траве. На северной стороне у самого горизонта не то закипала грозовая туча, не то вздыбил пыль суховей. Становилось тревожно. Тейт подвинулась ближе е Реару.
— Как проходит посвящение в доме Единорога? — неожиданно спросил Гуго.
Девушка отшатнулась. Реар собирался проникнуть в сокровенную тайну. Ее хранят наравне со словами и предметами Силы.
Гуго понял ее замешательство и рассмеялся:
— Ты решила, что я сейчас начну выпытывать у тебя родовые секреты? Глупая! Не знаю как у Единорогов, а у Синих орлов в ритуале нет ничего таинственного. Мальчику в семь лет вырезают из бедра кусочек и дают склевать тотемной птице.
Тейт перевела дух. Об этой части посвящения она была осведомлена.
— Когда наследник взошел в возраст, — продолжил Гуго, — торжественно объявили о посвящении. Лекарь сделал все необходимое. Требуемый кусочек торжественно преподнесли орлу. Но что-то не задалось. Птица отказалась от угощения. Король ходил чернее тучи. Мой отец везде следовал за ним и тоже не радовался. Наследника заперли в спальне.
Меня грызло любопытство. Я прокрался в спальню дофина, потом — в зал приемов, где метался король. Гвардейцы в казарме не хуже кумушек мусолили слухи. Все они сводились к следующему: отказ птицы сулит стране всякие напасти. Время шло, жертвенное мясо портилось. А синие орлы это вам не падальщики…
— Ну, и? — поторопила заинтригованная Тейт.
Короля было жалко. Маленький Гуго его любил. И отца было жалко. Его он любил еще больше. Хотелось помочь всем сразу. Пугаясь до мокрых штанов, мальчик забрался в башню и проник в келью, где жил орел. Птица сидела на специальной жерди. В кормушке лежал вялый кусочек почерневшего мяса. При появлении ребенка орел расправил крылья цвета полуденного неба и важно, но не зло заклекотал. Он как бы подбадривал ребенка: смотри, я совсем не страшный.
Одно крыло в длину оказалось больше чем рука семилетнего храбреца.
Но орла Гуго уже не боялся. Крепко зажмурившись, он полоснул себя шабером по ноге. По коже будто провели горячим. Мальчик открыл глаза, увидел ровный слегка кровоточащий порез, немного удивился, что совсем не больно, и быстро вырезал из тощего бедра кусочек. Тут уж кровь потекла как из поросенка. Руки тряслись мелким трусом, когда он совал угощение в кормушку.
На лестнице раздались шаги. Заветренный кусочек наследной плоти валялся тут же. Орел подцепил клювом свежатину, подкинул и сглотнул.
Тут-то их и застукал отец: нож в руке, нога в крови, орел клекочет и хлопает крыльями. Отец старое мясо сковырнул и сунул себе в карман, а мальчишке отвесил такую затрещину, что тот улетел в угол
— Если будешь дышать, или хуже того — пискнешь, я тебя собственноручно выкину в окно! — прорычал Реар.
Он только успел загородить сына тумбой, как в келью вошел король, и сразу раздался звон Небесного колокола.
Гуго не удержался и подсмотрел в щелку. Король радовался до слез. Он тут же объявил, что посвящение состоялось.
А вечером Гуго выдрали.
Рыцарь улыбался. Солнце смешно сплющилось и начало проталкиваться на ту сторону земли.
Серое солнце, серая трава, серые лица горцев. Прекрасный закатный мир в мгновение пожух. На Реара Тейт смотреть боялась.
Все встало на свои места. Постоянное ощущение фальши, запах разложения, к которому притерпелась, получили объяснение. Стала, наконец, ясна суть Алекса.
Их поменяли! Мать, единственная, кто мог безошибочно отличить своего ребенка, умерла в родах. И кто-то очень хитрый подменил одного младенца другим. Подкидыша положили в королевскую люльку, а принца — в канаву на восточной границе. Этот кто-то не знал или ему было безразлично, что королевская кровь рано или поздно должна о себе заявить.
— Ты кому-нибудь рассказывал? — спросила Тейт, едва сдерживаясь, чтобы не завыть.
— Случай не представился, — беспечно отозвался Реар.
Тейт опустила голову на скрещенные на коленях руки и сжалась в комок. Только бы он не заметил ее отчаяния. Только бы не начал расспрашивать. Она ничего не могла ему сказать. Она не имела права. Провидение все же справедливо, что не дало ей открыть Гуго свое настоящее лицо.
Надо было собрать все силы и переждать, перетерпеть.
Внезапный порыв ветра растрепал верхушки соломенных куч. Горцы повскакали с мест. За ними — Реар. Люди встали вдоль вала и одновременно подожгли сухую траву. Распластанная по земле полоса огня, двинулась в сторону леса. За спиной сверкнуло и раздался далекий раскат грома.
Реар шел впереди. Тейт следом. Подметки сапог быстро нагревались. Это в степи. Что станет в лесу? Как они вообще смогут там пройти?
Пал достиг леса, замешкался на опушке, но тут же взметнул языки к вершинам деревьев, подхватывая листву, кору, летящий по ветру мусор и серые извивающиеся щупальца. Люди остановились.
Огонь ревел, бесновался ветер. За спиной непрерывно сверкало. Гром стал постоянным. Какофония забила уши. Тейт только вздрагивала, когда случался особенно мощный раскат.
В какой-то момент серая, перепутанная дымом завеса из живых стволов дрогнула и взметнулась ввысь. В грохот стихии вплелся рев обожженного скалта.
Гуго закинул Тейт в седло, вскочил сам и понесся к опушке. Но не доезжая метров пятидесяти, кони встали. Напрасно Гуго бил своего пятками в бока. Животное вертелось на месте, отказываясь идти в огонь. Лошадь Тейт пятилась.
Грохот, вой и отчаяние навалились, норовя вовсе раздавить. Тейт стало безразлично: в огонь — так в огонь. Лишь бы не думать.
Дождь ударил разом. Твердая степная земля вздыбилась фонтанчиками пыли и тут же потекла. Полыхающий лес взорвался тучей пара. Всадников накрыл горячий шквал. Лошади закричали, как люди кричат от страха.
Гуго справился со своим конем, выхватил повод из рук Тейт и погнал в глубь кипящего леса.
Мелькали черные стволы. Вода била по голове с силой камнепада. У Тейт летели искры из глаз. На какой-то момент она утратила сознание, чтобы прийти в себя на опушке, с той стороны лесного языка. Впереди лежало ровное поле.
Гуго вел в поводу обоих лошадей. Тейт цеплялась за стремя. Она ничего не видела и уже почти не соображала. Дождь продолжал лупить как в последний день. Дикой болью разрывало темя. Не спасла даже мокрая куртка, которую Гуго накинул ей на голову.
То, что прямо на их пути оказался полуразрушенный дом, явилось простым чудом, которые иногда случаются сами по себе. Измученные животные и смертельно уставшие люди забились под крышу.
Всполохи ушли. А тьма продолжала греметь и содрогаться. Чернильный мрак не давал разглядеть собственной руки. Рядом шевелились лошади. Тейт привалилась к стенке и заплакала.
Счастье — яркая вспышка, мгновенная и ослепительная. Глазам еще долго потом привыкать. Если вообще не ослепнешь. И будешь видеть внутренним взором сияние всю оставшуюся жизнь. Но что делать, если сразу за вспышкой наступает настоящая кромешная тьма. Выхода из которой нет.
Цинично рассуждая, королева могла разделить постель с любым мужчиной: от герцога до конюха. Адюльтер, дело вполне обычное и даже нормальное, если не вмешивать в него королевскую кровь.
Ознакомительная версия.
