— Тощая селедка, на вид лет четырнадцать, — доложила я. — Сейчас сидит у меня в комнате, таращится в телефон.
— Небось, на наследство нацелилась, — авторитетно заявила труженица рынка. — Сначала переночевать, потом недельку пожить…
— Там… Там черт сидит! — завопил полковник, возникая на пороге своей комнаты, — Помогите! Он меня утащить хочет!
— Какой черт? — хором спросил цветник — Лиза тоже высунулась из комнаты.
— Рогатый, — ответил Жека.
За его спиной возник Максимилиан, на челе которого лежала печать озабоченности.
— Лизонька, как ты думаешь?.. — нахмурился он.
Услышав его голос, Жека завизжал и опрометью бросился в подъезд.
— Что с папой? — выглянула к нам Леночка.
— Деточка, не волнуйся. Папе стало нехорошо. Сейчас мы ему вызовем врача.
— Белка, что ли? — осведомилась полковничья дочь. — Вот засада! Кто же меня на поезд погрузит?
— Я. Все будет в порядке, не переживай.
Чтобы сказать эти слова, мне пришлось сделать невероятное усилие. Но сказать было надо, и я это сделала. Максимилиан свинья, но я-то — нет! Я — первая, кто виновен в Леночкиных несчастьях. Не было бы здесь Феликса, не было бы и Максимилиана. И провела бы Леночка с папой спокойный вечер. Он ведь даже пиво из магазина не принес — я сама в кулек заглядывала, там только бутылка лимонада болталась.
— Спасибо, тетя Маша! — Леночка посмотрела на меня серьезно, серые глаза потемнели. — Извините, что я вам на голову свалилась. А все мама! Знает же, что папа — алкаш! Из-за этого они и развелись. Нашла, к кому меня посылать!
— Пойду с Андрюхой поболтаю, — прислушиваясь к крикам со двора, сказал Максимилиан. — Надо что-то делать. Жека совсем плох… За черта меня принял!
— У него это любимая тема, — сообщила полковничья дочь. — Мама говорила, ему постоянно черти мерещились.
— Иди, посиди в комнате, — подтолкнула ее я. — Поставь телефон на зарядку. А я что-нибудь приготовлю на ужин.
Максимилиан двинулся во двор. За ним потянулся цветник и охающая Амалия. Всем было интересно, чем закончится дело — полковник надирался с завидной регулярностью, но чертей еще никогда не ловил. А все новое, как известно, привлекает к себе внимание.
Я посмотрела им вслед и сообразила, что ни вопли, ни шум, не выманили Феликса из комнаты. Он не попадался мне на глаза с момента приезда, и это беспокоило. Может, он вообще домой слинял? Заглянуть и проверить? Спрошу, будет ли он ужинать, отличный предлог.
Феликс был в комнате. Он сидел, нервно, до хруста, заламывая пальцы, и пристально разглядывал каюк. Хрустальная пирамидка светилась ровным багровым цветом, вызвавшим у меня тревогу. Голубым блестела, зеленым, лимонным, но таким темным и пугающим — никогда. Я кашлянула. Феликс повернул голову.
— Будете ужинать? — спросила я. — Могу пожарить яичницу.
— Нет, спасибо, — отказался он.
Я помялась.
— У вас что-то не ладится?
— У меня все не ладится, — вздохнул он. — Творится что-то невообразимое. Этого не может быть, но это происходит!
Во дворе раздался истерический вопль «У него рога!». Цветник дружно загалдел, к нему присоединился басок Андрея. Судя по звукам, Жека уверенно продвигался к назначенной Максимилианом цели. Сейчас вызовут врачей, заплатят им денег и Жеку увезут в заветную клинику. А дальше-то что? Жека — там, Максимилиан с Феликсом здесь. Чепуха какая-то. Его ж раньше чем через три дня не выпустят. А то и через неделю.
Я быстро пожарила яичницу — Феликс не хочет, а нам с Леночкой не помешает подкрепиться. Когда я перекладывала глазунью в тарелки, в коридор вернулся цветник, переполненный свежими впечатлениями. Из их рассказов я узнала, что Андрей дозвонился в клинику, договорился о приеме и повез к ним полковника, чтобы не доплачивать за вызов «Скорой помощи».
— Как же Андрей его повез? — удивилась я. — Полковник-то орет, кидается…
— Они с Максом его связали и сунули в багажник, — пояснила Розочка.
— Макс тоже поехал?
— Нет. Во дворе сидит. Сказал — упарился за ним гоняться, отдохнуть хочет.
Я покормила Леночку, отправила ее спать в папину комнату и спряталась к себе. Ночной ужин и чашка горячего чая сделали свое дело — я стала засыпать в кресле. Усталость, вызванная событиями безумного дня, победила. Я медленно погружалась в водоворот страшных образов — оборотни, черти, терзающие окровавленную свинью, рыдающая Таня… Я не могла шевельнуться, чтобы раздеться и лечь на диван. Где-то за гранью сна скрипнула дверь, и меня спросили:
— Мария Александровна! Можно воспользоваться вашим ноутбуком? Пожалуйста, это очень важно!
Я попыталась взмахнуть рукой, чтобы прогнать Максимилиана прочь, но не преуспела. Рука была невероятно тяжелой и не желала двигаться. Барон заскулил. Я почувствовала, как взлетаю в воздух, и поняла, что Максимилиан меня куда-то несет. Перелет был недолгим. Приземлившись на диван, я уютно зарылась в подушки и уснула.
Разбудил меня негромкий разговор. Приоткрыв глаз, я обнаружила, что за окном сереют рассветные сумерки. Рядом со мной сладко дрыхнет Барон. А переговариваются мои рогатые братья из Казани. Заросший щетиной Максимилиан сидит у меня в ногах и таращится в дисплей. Феликс, закрыв глаза, полулежит в кресле. На коленях у него покоится хрустальная пирамидка.
Я надела очки. Лицо Феликса тут же потеряло привлекательность — выяснилось, что он тоже небрит, а синяк на скуле цветет всеми цветами радуги. Я перевела взгляд на ноутбук. Бог знает что — какая-то комната с зеркалами и кроватями. Кровати застланы серыми казенными одеялами, подушки в разовых наволочках. Но сама комната мне знакома. Где же я видела эту изразцовую печь и золоченую раму с львиными лапами, обнимающими помутневшее старое зеркало?
— Что это? — указала я на дисплей. Из горла вместе со словами вырвался противный хрип.
— Доброе утро, Мария Александровна, — повернулся ко мне Максимилиан. — Как вам спалось?
— Что это? — настойчиво прокаркала я.
— Клиника. Сейчас мы видим то, что видит ваш сосед Женя.
— А-а-а…
Я откинулась на подушку. Точно, это моя бывшая детская поликлиника. Добрая традиция нашего города — располагать подобные учреждения в купеческих особняках, реквизированных у хозяев еще во время революции. Когда я была маленькой девочкой, которую водили к окулисту, я частенько сидела на кушетке рядом с печью и зеркалами. Воображала шепчущихся дам в роскошных платьях, поправляющих кружева, веера и музыкантов в напудренных париках. Почему-то мне казалось, что в этой комнате был бальный зал. Казалось или я услышала это из взрослых разговоров? А, какая разница…
На дисплее что-то мелькнуло. Максимилиан подался вперед. Феликс опустил ладонь на пирамидку. В мутном зеркале зарождалось движение. Оно замерцало и стало выгибаться, словно внутри него рос гигантский мыльный пузырь. Пирамидка отозвалась радужными бликами. Феликс положил на нее вторую руку и что-то пробормотал.
Мыльный пузырь беззвучно лопнул и на пол клиники ступил уже знакомый мне наркоман. Он огляделся по сторонам и двинулся прямо на нас, разрастаясь с каждым шагом и закрывая остальное изображение. Максимилиан, не отрываясь, следил за ним. Я взглянула на его стиснутые кулаки с побелевшими костяшками и испугалась. Двинет по ноутбуку — и чини заново!
Феликс заговорил. Не на том лязгающем языке, на котором они говорили между собой. Звуки были шипящими, с переливами тонкого свиста — будто попугай дразнит разъяренную змею, время от времени срываясь на соловьиную трель. У меня в желудке застыл холодный ком. Картинка задергалась, словно кто-то изменял фокус камеры. В мониторе возник всклокоченный Жека. Он попытался сорвать с наркомана обруч, но трясущиеся руки подвели хозяина. Жеке удалось заполучить лишь клок грязной хламиды — для второго визита наркоман принарядился. Произошла короткая схватка, в которой победила молодость. Старый алкоголик Жека отлетел в сторону и ударился об изразцовую печь, а наркоман стремительно развернулся и исчез в зеркале. Раздался треск, изображение пропало. Феликс швырнул пирамидку на пол, вскочил с кресла и гневно зашипел. Я увидела его глаза без линз и отвернулась.
