Тула не знала, что через Бурос ведет обходной путь. К тому же на этом пути — от Гетеборга до самого Вехьо — тянулись бесконечные вересковые пустоши, так что можно было скакать несколько дней и не встретить человеческого жилья.
Не подозревая об этом, она думала провести в Буросе время так же достойно, как и в Гетеборге, у пациентки Хейке. Поэтому она решила не останавливаться на постоялом дворе — это было слишком рискованно и неприлично для девушки из хорошей семьи. Когда она растерянно стояла на городской площади в яркий солнечный день, к ней подошел симпатичный пожилой священник и спросил, не может ли он чем-то ей помочь. Разговор их закончился тем, что он пригласил ее в свое скромное жилище.
Это предложение показалось ей подходящим, и она поблагодарила его.
Дом священника оказался не таким скромным, как он утверждал, там было много отменного серебра и подлинного фарфора. Оказалось, что этот пастор замещал окружного священника, пока тот находился в Стокгольме на какой-то церковной встрече. Так что вся эта роскошь принадлежала не ему, о чем он весьма сожалел.
Жены его не было видно, но со второго этажа послышался ее голос:
— Теофил! Кто это пришел? Теофил! Принеси мои очки! Теофил! Не сиди полночи над своими книгами!
— Моя жена больна, — сказал за ужином Теофил. — Она не переносит этого климата и хочет вернуться домой. У нее что-то с животом.
Его вздох свидетельствовал о том, что он порядком устал от диктатора, живущего наверху.
— Разве она не спускается к ужину? — спросила Тула.
— Она прикована к постели уже двенадцать лет, — ответил он. — Сначала она делала это в виде наказания за то, что я не выполнил ее желание и не стал пастором в Стокгольме, предпочтя деревенский приход. Она перестала вставать с постели. И она нарочно лежала так и лежала, пока окончательно не потеряла способность двигаться. Бедная Эльфрида!
— Могу представить себе, как это было изнурительно, — сухо заметила Тула, — стать сиделкой!
Он в сердцах покачал головой, так что затрясся его двойной подбородок.
Симпатичный священник показал Туле дом, который ему не принадлежал. Призывы к Теофилу сменились внушительным храпом, доносящимся сверху.
Пастор то и дело проводил рукой по волосам Тулы, по ее плечам или спине, а один раз даже по ягодицам, но она полагала, что все это выходило у него случайно.
Наконец они пришли в библиотеку, где стояли на полках чудесные старинные церковные книги. Пастор хотел показать их ей. Он стоял рядом с Тулой, прислонившись к ней почти вплотную, и показывал ей книги, давая при этом пояснения. Его вспотевшая рука вцепилась в ее плечо, он прижался к ней всем своим дрожащим телом.
«Старый дьявол! — подумала Тула. — Наверняка старая карга, что наверху, наказала его целомудрием!»
Она вовсе не собиралась ложиться в постель с пастором, и он вряд ли имел такое намерение, но ей любопытно было узнать, как далеко он может зайти.
Поэтому она сделала вид, что ничего не происходит, наклонилась вперед и наивно спросила, что означают эти прихотливые буквы.
Пастор тихо застонал, стал сзади нее почти вплотную и принялся объяснять.
Он говорил, заикаясь; при этом он незаметно бормотал молитвы о помощи небесной в миг соблазна. Но небо, очевидно, закрыло на все глаза именно в данный момент, поскольку Тула, напряженно глядя на незнакомые ей буквы, почувствовала, как его пальцы незаметно пытаются проникнуть к ней под юбку.
— Э-э-то латынь, д-д-дорогое дитя, — напряженно дыша, произнес он. — Дай-ка мне взглянуть…
Он наклонился над ней так, что навалился на нее сзади, и было ясно, что он готов приступить к любовным играм.
Ее смешила и раздражала возня с юбкой. Он осторожно взялся за край, но тут же нервозно отдернул руку, потом снова взялся за подол, глядя в сторону. «Не будь таким трусом, мужчина!» — подумала она, фыркнув, но это ее забавляло, и она не стала ему мешать.
Немного подавшись назад, он снял с себя рясу. Юбка Тулы была поднята уже до талии.
В комнате было душно от запаха пота, от угрызений совести, вожделения и страха.
Она по-прежнему делала вид, что ничего не замечает. Она была полностью поглощена рассматриванием интересных книг.
Боже мой, какую возню он поднял, чтобы незаметно снять с нее штаны!
На что он, собственно, рассчитывал? Даже слониха заметила бы подобную возню!
Вместе с тем его рабочий инструмент уже упирался в нее сзади, что было ей вовсе не противно. Но ей и не очень-то нравилось это, потому что пожилой пастор вряд ли мог стать страстным любовником. Сколько ему лет? Лет пятьдесят-шестьдесят? Возможно. Наконец штаны ее были спущены.
С полузадушенным ревом пастор вцепился в ее ягодицы и ткнулся в нее. При этом он промахнулся, и это было к лучшему. Но Тула не могла больше оставлять все происходящее без внимания и повернулась к нему, уставившись на него своими большими ангельскими глазами.
— Что это было? — по-детски невинно спросила она.
— Э-э-э… ничего, просто я слегка оперся на тебя и… испачкал. Сейчас я вытру… эту кляксу…
Говоря это, он лихорадочно вытирал ее ягодицу своим носовым платком, а потом рывком надел на нее штаны. Тула вопросительно смотрела на него, делая вид, что ничего не понимает.
— Дорогое дитя, — заикаясь, произнес он. — Дитя мое, какое это страшное недоразумение! Я не понимаю, какой сатана… То есть я хотел сказать, что не понимаю, почему я такой неуклюжий… Сколько тебе лет, дружок?
— Четырнадцать, — сказала Тула, зная, что может выглядеть очень юной, когда захочет.
— Четырнадцать? — со страхом произнес он, хватая себя за голову. И он принялся ходить взад-вперед, охая и причитая. — Всего лишь четырнадцать! О, дорогая, я не знал… Ах, дитя мое, мне нужно закрыться в своей молельне! Бог был милостив ко мне на этот раз, но ведь чего только не бывает!
— Да, немного почиститься никогда не мешает, — добродушно заметила Тула. — Но я не могу понять, почему у меня оказались спущены штаны?
— Мне… мне пришлось в спешке снять их, чтобы они высохли, потому что влага проникла через одежду.
— Ладно, пусть будет так! Но я устала после дневной скачки (при этом Тула невольно допустила двусмысленность и сама улыбнулась). Думаю, мне пора ложиться спать.
— Да, конечно, дитя мое! Я же не смогу заснуть, мне придется провести ночь в молитвах…
— Рано утром я покину дом, так что мы больше не увидимся…
Пастор с облегчением вздохнул.
Эти бесконечные пустоши… Раздолье для воров и разбойников. Но Туле повезло, ей почти никто не встречался. Один раз она слышала рычанье зверя поблизости и пришпорила коня. Но все обошлось, ничего не случилось с ней в пути.
