— И получить его согласие? Пит, можешь и не надеяться. Ты ведь не поладил с Лонгфелло, а парадом тут командует он. Даже если бы ты был официально уполномочен…
— Ну да! Да! Можешь мне поверить. Я разговаривал с обитателями планеты, я видел их библиотеку…
Шарп покачал головой.
— Мы с тобой друзья давно, очень давно, — сказал он. — Я готов для тебя сделать что угодно. Но только не это. Я не могу так подвести свой Институт. К тому же, боюсь, ты все равно опоздал.
— Как — опоздал?
— Условленная сумма была заплачена сегодня. Завтра утром колесник заберет Артефакт. Он хотел забрать его немедленно, но возникли затруднения с перевозкой.
Максвелл молчал, оглушенный этой новостью.
— Вот так, — сказал Шарп. — От меня теперь уже ничего не зависит.
Максвелл встал, но тут же снова сел.
— Харлоу, а если мне удастся увидеться с Арнольдом сегодня вечером? Если мне удастся убедить его и он заплатит вам столько же…
— Не говори глупостей! — перебил Шарп. — Он грохнется в обморок, когда ты назовешь ему цифру.
— Так много?
— Так много, — ответил Шарп.
Максвелл медленно встал.
— Я должен сказать тебе кое-что, — продолжал Шарп. — Каким-то образом ты нагнал страху на колесника. Сегодня утром ко мне явился Черчилл и с пеной у рта потребовал, чтобы я завершил продажу сейчас же. Жаль, что ты не пришел ко мне раньше. Может быть, мы что-нибудь и придумали бы, хотя я не представляю себе — что.
Максвелл пошел к двери, в нерешительности остановился, а потом вернулся к столу, за которым сидел Шарп.
— Еще один вопрос… О путешествиях во времени. У Нэнси Клейтон есть картина Ламберта…
— Да, я слышал.
— На заднем плане там написан холм с камнем на вершине. Я готов поклясться, что этот камень — Артефакт. А Оп говорит, что он помнит существа, изображенные на картине, — видел их в своем каменном веке. И ведь ты действительно нашел Артефакт на холме в юрский период. Откуда Ламберт мог знать, что он лежал на этой вершине? Артефакт же был найден через несколько веков после его смерти. Мне кажется, Ламберт видел Артефакт и те существа, которые изобразил на своей картине. Я полагаю, он побывал в мезозое. Ведь шли какие-то толки про Симонсона, верно?
— Я вижу, куда ты клонишь, — сказал Шарп. — Что ж, это, пожалуй, могло быть. Симонсон работал над проблемами путешествия во времени в двадцать первом веке и утверждал, что чего-то добился, хотя у него не ладилось с контролем. Существует легенда, что он потерял во времени одного путешественника, а то и двух — послал их в прошлое и не сумел вернуть. Но вопрос о том, действительно ли у него что-нибудь получилось, так и остался нерешенным. Его заметки, те, которые находятся у нас, очень скупы. Никаких работ он не публиковал. Свои исследования вел втайне, так как верил, что на путешествиях во времени можно нажить сказочное богатство — заключать контракты с научными экспедициями, любителями охоты и так далее и тому подобное. Рассчитывал даже побывать в доисторической Южной Африке и обчистить кимберлийские алмазные поля. Поэтому свою работу он хранил в глубочайшем секрете, и никто ничего о ней точно не знает.
— Но ведь это все-таки могло произойти? — требовательно спросил Максвелл. — Эпоха совпадает. Симонсон и Ламберт были современниками, а стиль Ламберта претерпел внезапное изменение… словно с ним что-то произошло. И это могло быть путешествием во времени!
— Да, конечно, — сказал Шарп. — Но не думаю.
Когда Максвелл вышел из Института времени, в небе уже загорались звезды и дул холодный ночной ветер. Гигантские вязы сгустками мрака вставали на фоне ярко освещенных окон зданий напротив.
Максвелл зябко поежился, поднял воротник куртки, застегнул его у горла и быстро сбежал по ступенькам на тротуар. Вокруг не было ни души.
Максвелл вдруг почувствовал сильный голод и вспомнил, что не ел с самого утра. Он усмехнулся, подумав, что аппетит у него разыгрался именно тогда, когда рухнула последняя надежда. И ведь он не только голоден, но и остался без крова — возвращаться к Опу нельзя, там его ждут репортеры. А впрочем, теперь у него нет причины их избегать! Если он расскажет свою историю, это уже не принесет ни вреда, ни пользы. И все-таки мысль о встрече с репортерами была ему неприятна: он представил себе недоверие на их лицах, вопросы, которые они будут задавать, и снисходительный, насмешливый тон, который почти наверное прозвучит в их статьях.
Он все еще стоял на тротуаре, не зная, в какую сторону пойти. Ему никак не удавалось припомнить кафе или ресторан, где он заведомо не встретит никого из знакомых. Он чувствовал, что сегодня не вынесет их расспросов.
Позади него послышался шорох, и, оглянувшись, он увидел Духа.
— А, это ты! — сказал Максвелл.
— Я уже давно тебя жду, — ответил Дух. — Ты что-то долго там пробыл.
— Сначала Шарп был занят, а потом мы никак не могли кончить наш разговор.
— Ты чего-нибудь добился?
— Ничего. Артефакт уже продан и оплачен. Колесник заберет его завтра утром. Боюсь, это конец. Я мог бы попробовать добраться сегодня до Арнольда, но что толку? То есть мой разговор с ним уже ничего не дает.
— Оп занял для нас столик. Ты, наверное, голоден.
— Как волк, — ответил Максвелл.
— Ну, так идем.
Они свернули в боковой проезд и принялись петлять по узким проулкам и проходным дворам.
— Уютный подвальчик, где мы никого не встретим, — объяснил Дух. — Но готовят там сносно и подают дешевое виски. Оп особенно подчеркнул последнее обстоятельство.
Еще через несколько минут они спустились по железной лестнице, и Максвелл толкнул подвальную дверь. Они очутились в тускло освещенном зале, из глубины которого веяло запахом стряпни.
— Тут у них заведен семейный стиль, — сказал Дух. — Брякают на стол все разом, и каждый сам за собой ухаживает. Опу это очень нравится.
Из-за столика у стены поднялась массивная фигура неандертальца. Он помахал им. Поглядев по сторонам, Максвелл убедился, что занято не больше трех-четырех столиков.
— Сюда! — оглушительно позвал Оп. — Хочу вас кое с кем познакомить.
Максвелл в сопровождении Духа направился к нему. В полутьме он различил лицо Кэрол, а рядом — еще чье-то. Бородатое и как будто хорошо знакомое.
— Наш сегодняшний гость, — объявил Оп. — Достославный Вильям Шекспир.
Шекспир встал и протянул Максвеллу руку. Над бородой блеснула белозубая улыбка.
— Почитаю себя счастливым, что судьба свела меня со столь веселыми молодцами, — сказал он.