Несмотря на грязное, кишащее заразой питье, Павел Константинович не только не заболел, но и вообще не почувствовал хоть какое-то недомогание. Видимо, и желудок его (с гастритом и нарождающейся язвой) успел перестроиться и мог теперь принимать все, что угодно. В один прекрасный день Мартиков зашел на рынок и купил мяса — сырого, сероватого тухлого оттенка, и оттого чрезвычайно дешевого. Во время покупки он старательно убеждал себя, что приготовит из него гуляш или что-нибудь в этом роде. Но в тот же вечер не утерпел, выхватил полузамерзший кусок из холодильника и вонзил в него свои новые крепкие зубы. Минут пять он млел от острого наслаждения, потом то, что осталось от человека, возмутилось и его вырвало в заляпанную ржавыми потеками раковину. А ночью ему снова снилась погоня и сырое мясо — еще чуть живое, дергающееся и обильно разбрызгивающее кровавую влагу из разодранных вен и артерий. Жареного больше не хотелось, больше того, оно теперь вызывало отвращение и какой-то панический страх — запах дыма, огня, опасности! То ли дело этот кусок слегка протухшего мяса... так аппетитно, так близко к природе.
«Не-ет!! — вопила человеческая часть, прежний цивилизованный Мартиков. — Я не буду есть протухшее мясо, не буду! Не буду!»
Но, разумеется, он ел — Павел Константинович больше не имел власти над своими желаниями.
Дальше — хуже. Сломалась бритва, и бывший старший экономист купил себе опасную, длинную и жутковато поблескивающую. Найти ее было трудно, но покупка окупила себя — тот толстый ворс, что рос теперь у Мартикова на лице, требовал чего-то посерьезней обычных тоненьких и хлипких бритвенных лезвий.
Пару раз порезался, потом стал бриться аккуратней. Иногда вставал перед зеркалом и долго глядел в глаза отражению, пытаясь убедить себя, что никаких изменений в них не произошло. Но это ведь не так, верно? Характерный желтоватый цвет радужки — это игра освещения или так и есть? Да и разумный ли этот взгляд? Взгляд начитанного и цивилизованного человека. Мартиков жалко улыбался себе, но улыбка приоткрывала его новые острые зубы, зубы хищника.
Он помнил времена, когда собаки — забитые беспородные и холеные домашние — ластились к нему, а злющие бойцовые звери дружелюбно лизали Мартикову ладонь. Теперь собаки сторонились его, лаяли, выли самым кошмарным и тоскливым образом. Самые бойкие пытались кидаться, но, не дойдя полметра, с испуганным взвизгом отскакивали. Видимо, пах он теперь иначе. Это, кстати, замечали и в магазинах, куда он иногда заходил купить продукты.
А потом случилась эта дикая история с собакой, достойная в лучшем случае стать пищей для анекдотов, в худшем — диагнозом в карточке врача психбольницы.
Мартиков вышел из дома и направился в магазин за сырым мясом. Был солнечный яркий день, и потому он соображал более-менее нормально, пребывая в обычном для человеческой свой части состоянии вялотекущей депрессии. Не успел он отойти на полсотни метров от своей дряхлой трущобы, как повстречал собаку, мирно выгуливаемую меланхоличным хозяином. Это была овчарка, похожая на ту, что он чуть не сбил некоторое время назад — светлая, чепрачного окраса. Лица хозяина Мартиков не разглядел, потому что события стали развиваться с ужасающей быстротой.
Поравнявшись с Павлом Константиновичем, псина остановилась, уперевшись в землю четырьмя лапами, чем вывела своего владельца из состояния легкой задумчивости. Глаза животного потрясенно выпучились. Две секунды овчарка зачарованно смотрела в глаза Мартикову, а потом испустила тихий задушенный вой, с трудом прорвавшийся через перехваченную собачью глотку. Но эта псина оказалась то ли из храбрых, то ли из глупых, а может быть, это просто был изнеженный домашний пес, который привык, что ему не угрожает абсолютно ничего. Она никуда не побежала, а, уперевшись для надежности лапами в землю, оскалила внушительные белые клыки и издала низкий предупреждающий рык, который сразу вслед за испуганным взвоем прозвучал странновато.
— Фу, Норд! — строго сказал хозяин.
Норд махнул хвостом и грозно гавкнул. Павел Константинович смотрел в собачьи глаза и изо всех сил пытался себя убедить, что собака не является его кровным врагом. Тщетно! Зверь, который поселился внутри, считал иначе. И, против своей воли, бывший старший экономист издал низкий глухой рык.
Норд смутился, но зубы не спрятал, наоборот, обнажил их еще больше. Внушительные клыки, длинные и заостренные. В сознании стоявшего напротив него человека в это время происходили кардинальные изменения. Дремавший доселе в темном уголке, не признающий компромиссов зверь отпихнул в сторону хлипкую и интеллигентную человеческую часть Мартикова и полностью воцарился на рулевом мостике его сознания.
Овчарка кинула ему вызов? Хорошо. Он покажет, что надо делать с трусливыми людскими прихлебателями!
Изящным и мягким движением Мартиков присел на четвереньки. Растопыренные пальцы рук соприкасались с асфальтом, верхняя губа задралась, и зубы, показавшиеся из-под нее, почти не уступали зубам животного. На исказившемся лице ярко горели глаза — примитивными и сильными чувствами.
— Эй, что... — сказал хозяин собаки, а потом инстинктивным движением попытался притянуть животное к себе.
Поздно, не думающий и не рассуждающий больше Мартиков одним прыжком достиг овчарки и вцепился ей в морду.
Зубами!
Мартиков, сделав неуловимое движение челюстями, раскромсал собаке верхнюю челюсть.
Пес взвыл, попытался укусить Мартикова, но тот легко уклонился и, сделав головой стремительное атакующее движение, впился ей в глотку, рванул еще раз. Овчарка разразилась паническим визгом. Анонимный хозяин дергал ее за поводок, стремясь оттащить от этого безумца. А Мартиков урчал от удовольствия, выплевывая клочья густого окровавленного меха.
На заднем плане сознания человеческая его часть исходила диким воплем, не менее громким, чем тот, которым заливалась сейчас убиваемая собака.
Владелец животного проследил глазами полет обильно сочащегося кровью клочка уха и понял, что если он не вмешается, то его питомца убьют. Изо всех сил дернув за поводок (и чуть не сломав при этом животному шею), он сумел расцепить кошмарный ревущий и воющий клубок тел. Не останавливаясь, он побежал, волоча за собой овчарку, которую шатало и бросало на подгибающихся лапах. Кровь лилась с ее морды на асфальт, оставляя длинную темно-красную дорожку.
Павел Константинович на глазах у десятков прохожих гнался за ними еще полквартала, а потом остановился, победно взрыкивая, так что издалека видны были его мощные окровавленные клыки. Кто-то закричал, стал показывать пальцами, но Мартикову было плевать, он упивался победой ровно столько, сколько позволили ему угасающие инстинкты зверя. Ровно пять минут.
