— Куда ведет этот свороток? — спрашивал он Луцика иногда.
— В Друженницу… — отвечал тот сонно.
— А кто там живет?
— Гномы…
— И не боятся темного отродья? Видать смелы очень… — удивлялся опять князь.
— Да и не смелы, — бурчал недовольно гном, — а только идти некуда, от могил родных как уйдешь? — спрашивал он, и сам же отвечал, — а-а… вот то то же! — словно кто-то невидимый спорил с ним.
А Свей не спорил, как раз эта-то причина и не вызывала у него сомнений, скорее такая причина вызывала его глубокое уважение. И он опять, молча, шел, что-то созвучное гномовым словам происходило в душе его, и ему хотелось увидеть этот малорослый народец, который находил в себе силы продолжать жить, когда тьма находится совсем рядом, и ее мерзкое дыхание отравляет каждый день их существования…
— А куда ведет этот свороток? — спрашивал вновь Свей с любопытством, когда от их пути еще одна узкая тропка отделилась и побежала вдоль косогора.
Лунный свет несильно освещал ее, но было видно, что невдалеке, вниз по горе разбросаны дома, нахохлившиеся под черепичными крышами.
— Кривица… — проговорил гном, отмахиваясь от назойливой летучей мыши, которая подслеповато билась ему в голову, пытаясь пролететь над ними. — Да что б тебя, троллица безмозглая! — в сердцах выругался рассерженный гном.
Свей улыбнулся: "Маленький, а поди ж ты, гневный какой!" Вслух же он спросил:
— А здесь, в Кривице, кто живет, тоже гномы?
— Эльфы, — ответил гном, проснувшись от борьбы с глупой летучей мышью, — это лишь околица, дальше спуск в долину, вот там и будет вся Кривица, большая деревня, так вдоль хребта и тянется, потому и Кривицей назвали. А дальше Козна будет… — гном повертел головой, и утвердительно добавил, — к рассвету будем…
Словно подтверждая слова гнома, на востоке небо засветлело, затеплилось рассветом. Какая-то пичуга выдала неровную спросонья трель и зачвикала, зачвикала, будто готовясь встретить зарю славной песней.
Свей, лишь немного поводив затекшими плечами, продолжал идти. Этот просыпающийся лес будил в нем неясные воспоминания, роса на траве блестела крупными бусинами, паутинки сверкали в первых лучах солнца, и казалось ему, словно он был гораздо меньше в такое же, далекое погожее утро, и кто-то очень родной шел с ним тогда рядом…
— А мосток-то сломан! — внезапно вопль гнома вмешался в тишину леса и ощущение присутствия кого-то очень близкого и родного исчезло.
Впереди, за зарослями сухих камышей шумела река. Неширокая просека в камышах вела к мостику. Его обломки торчали из глинистого берега.
— Ну что за поганцы, эти кривичи!!! — кричал не в меру раздухарившийся Луцик. — Ну, живешь ты у моста, значит, в ответе за него!..
Подойдя к сломанным мосткам, Свей снял вопившего гнома с плечей, и вдохнул всей грудью свежий, речной воздух. "Эх, красота-то какая… " — подумал он и, зачерпнув холодной воды в ладонь, плеснул себе в лицо.
— Надо искать обход… — проговорил он, отмахиваясь от назойливых комаров, которых здесь было видимо-невидимо. — Сгинь, комар, мошка, — добавил он машинально и, сложив фигу, махнул ею в комаринную тучу.
И комары исчезли. И гном замолчал. Луцик, вытаращив глаза, смотрел на то место, где только что кружили надоедливые насекомые, и не услышал, как Свей повторил:
— А Луцик?
Тот уважительно посмотрел на лесовича и преданно спросил:
— Что, князь?
— Обход, говорю, надо искать… — повторил терпеливо Свей.
— А чего его искать?! Вон она тропа-то, по ней и пойдем, до Тупиков дойдем, там Гадюку перейдем, а оттуда малость назад придется вернуться, — затараторил Луцик, размахивая руками, — к вечеру и будем…
— Неужели только к вечеру? — протянул разочарованно Свей.
— А к вечеру, князюшко! — уважительно тараторил гном, взбираясь на плечи.
Но уже через минут пяток, когда уставший Свей споткнулся об корягу, выступавшую горбылем из земли, Луцик пробурчал, засыпая:
— Поле-е-егче, не дрова везешь!
Латинда сидел на ступенях крыльца своего дома. Сюда его обычно выносил на руках сосед, старый Нелишек. Трудолюбивый эльф с раннего утра выгонял своих тонкорунных козочек на луг. Пряжа Нелишков славилась на всю Визанию, да и не прожить в горах без теплой одежды. А и дел-то было всего ничего, козочек попасти, шерстку их шелковистую остричь, а дальше уж прялка, переходившая в роду Нелишка по отцовской линии от сына к сыну, сделает свое дело. Чудесный инструмент крутится, не останавливаясь день и ночь, постукивая глухо, только успевай шерсть подавай…
Вот и теперь, в солнечный прохладный денек, какие выпадают иногда в этих предгорьях в сезон зимних дождей, Латинда попросил доброго соседа вынести его на крыльцо.
Не сиделось ему в тишине пустого дома, три дня уж прошло, как ушел Луцик вслед за гостями.
О том, что Махаон, его давнишний враг, мертв, старый эльф понял сразу. Впервые за долгие годы жар в ногах вдруг затих… Сначала Латинда не поверил, прислушиваясь к коварной боли, которая иногда затихала, будто темный ее властелин забыл о своем обидчике… Но жар больше не возвращался. Уголья, тлевшие до этого, вдруг стали серыми…
Знать, победил юный князь темного. Тогда и отправил эльф своего маленького друга в Мерзкую долину, зная простое правило, что если встретился с темным, то это не может пройти бесследно, и Ольсинору и его друзьям может понадобиться помощь…
А ему оставалось одно, ждать. Вот он и ждал. Накануне, два дня моросил нудный холодный дождь, и Латинда сидел в доме у окна, у того что выходит в аккурат на тропу от Кривицы.
Сейчас же долгожданное солнышко пригревало ласково, и старый эльф радовался, что попросил Нелишека вынести его на крылечко.
Сад теперь стоял пустой. Голые ветки яблонь и слив несильно качались на ветру, радовала лишь чудесная раскидистая сосна своей зеленью да кусты диких роз, подаренных ему одним старым другом, навестившим его в те полные мрачных раздумий дни, когда казалось, что жизнь окончена, потому что был утерян ее смысл.
Эти розы цвели всегда, даже когда на них сыпал снег или ледяной ветер налетал с Мерзкой долины. "Они увянут с тобой, мой друг, хочешь ли ты этого, подумай?", — с улыбкой спросил товарищ его счастливых дней. "Тебе решать…"
Не поверил тогда своему другу Латинда. А на третий день после его ухода розы стали чернеть… Их нежные бутоны тянулись к окнам дома, словно пытаясь согреться и вяли один за другим. Долго тогда смотрел на них эльф, впервые забыв про боль в сгорающих заживо ногах, и что-то менялось в нем. Ему не хотелось, чтобы хоть что-то такое нежное и прекрасное умирало из-за него, пускай это будут даже просто цветы.
