Павел замешкался на секунду, потом подкрался к ступеням. Дверь на веранду была приоткрыта. Пригибаясь, чтобы его не заметили с соседних участков, и благодаря бабу Машу за обилие георгинов и золотых шаров, он прошмыгнул внутрь.
Пол в крохотном помещении заливала кровь. Ее запах стоял в воздухе, вызывая тошноту и головокружение. У порога валялся мужчина в кожанке, на диване откинул назад почти отрубленную голову милиционер. Баба Маша лежала, выпучив удивленные глаза, на столе. На груди милиционера шипела рация, и злой голос повторял:
Перепелкин! Что там у вас? Почему молчишь, Перепелкин? Если нажрался, убью! Я скоро буду! Десять минут! Почему не вышел на связь?
Чувствуя, как кольцо холода начинает смыкаться на затылке, Павел бросил на пол полотенце, шагнул вперед, щелкнул фонариком. Тот, кто убил троих, был не только силен, но и удивительно, непостижимо быстр. Быстр и тих. Милиционер не успел не только подняться — он даже не протянул руку к кобуре. Страшный удар перерубил ему шею почти до позвоночника. Павел представил в своей руке клинок, сделал движение. Вероятно, убийца был правшой. С одного замаха убил милиционера и, разворачиваясь, достал тесаком бабку. Левая рука лежала на столе только предплечьем. Остальное висело на рассеченном боку. Сдерживая тошноту, Павел присел. Там, где он и предполагал, отыскался след ноги — светлый силуэт среди капель крови. Убийца не был гигантом. Размер тянул на сороковой — сорок первый.
Ну и вымазался ты, приятель,— прошептал Павел и перевернул труп мужика в кожанке. Глаза его были полны предсмертного удивления, ран в груди оказалось две, словно в грудь ему были всажены одновременно два клинка. Не насквозь, но достаточно глубоко. Гарда не отпечаталась, но сами следы выглядели симметричными! И правый, и левый были чуть вогнуты наружу.
Хищник против подмосковной милиции? — омертвевшими губами вымолвил Павел,— Или все-таки против меня? Два клинка с вогнутой поверхностью. И тесак, которым ты орудовал у Костика. Ты невысок ростом, но очень силен. Кто ты? Какого черта тебе от меня надо? Зачем ты это делаешь?
Ноги у Павла задрожали, и ему пришлось ухватиться за дверной косяк. Он тоже был вымазан в крови. Уже не прячась, Павел перешел на участок тестя. Труп первого милиционера он обнаружил в дощатой пристройке к баньке. Тот был убит чудовищным ударом сквозь стену. Кровь стекала и по пронзенным тесаком тонким доскам, и стояла лужей под неподвижным телом в пристройке. Еще один милиционер лежал на пороге дома. Он повторил судьбу мужика в кожанке.
Павел перешагнул через труп и замер. В доме кто-то с трудом сдерживал стоны. Неизвестный судорожно дышал и клацал зубами. Павел вытащил пистолет, шагнул через порог и щелкнул выключателем. На кухонном столе, том самом, за которым ему пришлось однажды посидеть и за которым тесть пил если не кипяток, то очень горячий чай, стояли милицейские ботинки. Из них торчала окровавленная плоть. Павел с трудом удержал рвоту, попятился и едва остановился у порога, как раздались выстрелы.
Боль резанула его по голени, по бедру, он упал в сторону, но выстрелы продолжались. Неизвестный палил из подполья, бил не глядя, сквозь доски, и уже со второго-третьего выстрела начал орать, визжать, и Павлу, который попытался откатиться в сторону, ничего не осталось, как выдернуть из кармана газоанализатор и применить его, нацелив на собственную ногу.
Стрельба прекратилась. Морщась от боли, Павел поднялся, рванул дверцу шкафа, вытянул простыню, разорвал ее и перетянул ногу на бедре, прихватил узлом голень, перехлестнул, распахнув рубаху, туловище. Затем лег на пол и сунул руку в шесток. Бутылка водки оказалась там, где и обещала Томка. Правда, поверх нее лежало что-то тряпичное, свалившееся в подполье с ощутимым грохотом. Павел выругался, откупорил бутылку и залил водкой ногу и бок через одежду. Выдержал несколько секунд нестерпимой боли и заковылял к крышке погреба. Откинул доску и, чувствуя, как тяжелеет нога и пробивает холодный пот, полез вниз. Молодой милиционер с искаженным ужасом лицом лежал на мешках из-под картофеля. Глаза его были залиты кровью, култышки ног перетянуты бельевой веревкой. Павел поднял голову. Сквозь щели между посеченными пулями половицами пробивался свет.
Забавляешься? — прошептал Павел, спрашивая неизвестного мясника, и повернул луч фонарика к фундаменту печки. В пыли среди подгнивших картофельных ростков лежала его сумка. Он нащупал сквозь ткань дробовик, забросил сумку на плечо, осветил фонарем тайник. Чтобы взглянуть на него, пришлось смахнуть паутину и, рискуя ободрать уши, просунуть голову в узкий проем. В нише размером два на два кирпича вроде бы ничего больше не было. Павел ощупал кирпичи и обнаружил, что один из них «играет». Под кирпичом в выдолбленной в глине нише оказалось ветхое дерматиновое портмоне. Чихая от пыли, Павел прибрал и его.
«Томка была здесь!» — билась в висках досада и злость на самого себя.
Сирены милицейских машин Павел услышал, когда поднимался из погреба. Превозмогая боль, он бросился на улицу и уже через пару минут ковылял вниз по лесному склону. Голова кружилась, каждый шаг причинял боль, рубаха и левая штанина намокли от крови, но Павел продолжал ковылять, пока не спустился к болоту. Пройдя по лесной дороге метров пятьдесят влево, он ступил в ручей и вернулся по нему к вздыбившей корни ели. Здесь, скрипя зубами от боли, ему пришлось натягивать бахилы. Павел подобрал корзинку, сунул в нее сумку и уже почти в полной темноте поплелся на другую сторону, подбирая бечеву и выдергивая вешки. В лесу за спиной ему чудились крики, но точно он сказать уже ничего не мог. Павел вышел к пруду через полчаса или час. На западе алел небосвод, пикник у воды продолжался.
Как грибы? — заорал тамада, завидев в сумерках пошатывающуюся фигуру.— Мы уж думали МЧС вызывать!
Грибы есть, да не про нашу честь! — выпалил Павел, собрав волю в кулак,— В болото попал, ногу подвернул.
Так, может, водочки? Или шашлычка? — забеспокоился мужик,— Васька! А ну-ка ведите гостя к столу!
Нет, нет! — замахал руками Павел и стал садиться в отмытую машину, только теперь заметив, что он все еще в бахилах,— Спасибо. Я спешу. Спасибо.
Вот! — Чумазый пацан постучал в окно, сунул бумажную тарелку с порцией шашлыка,— Тут дядя какой-то подходил. Огромный! С удочками. Записку оставил! Под дворником.
Подай,— попросил, стиснув зубы, Павел.
Мальчишка выцарапал послание и протянул Павлу.
На вырванном из тетрадки листке было написано:
«В среду. МЕГА. Теплый Стан. Двадцать два ноль-ноль. Майор».
Павел проснулся в полдень. В ноге и боку продолжала жить боль, но она уже не грозилась обернуться пламенем. Вчерашний день представлялся Павлу затянувшимся до утра кошмаром, хотя на турбазу он приехал сразу после полуночи. Добрался бы и быстрее, но какие-то посты дорожной службы пришлось объезжать сельскими дорогами, а возле каких-то поджидать череду тяжелых грузовиков, чтобы проскочить наверняка. В бахилах хлюпала кровь, сознание стремилось улетучиться, но Павел продолжал держать себя в руках, словно не нес в теле сразу три пули, а сидел с зубной болью в очереди к врачу. Он даже сумел остановиться у дежурной аптеки в подмосковном городишке и внятно объяснить провизору, что ему нужно. Сторож турбазы вытаращил глаза и разорался, когда у железных ворот появилась сигналящая «девятка», но пара зеленых бумажек и отсутствие запаха алкоголя от бледного гостя его тут же успокоили.
