— Это кинжал или меч? — спросил он, не поворачивая головы и не делая резких движений.
Его вопрос поняли и красивый мягкий голос, если определять на слух, девичий, ответил:
— Это меч, жрец Белгора, и если ты только дернешься к своему амулету, то мгновенно лишишься своей головы.
— Могу я повернуться лицом, к девушке со столь красивым голосом? — Фриге Нойм медленно, очень медленно развел руки в стороны.
— Можешь, — девушка усмехнулась.
Жрец повернулся и увидел ту, кого так долго искал, ведунью Гойну, дочь Бравлина и Родославы, темноволосую девушку с пронзительными зелеными глазами, лет двадцать, не больше.
— Зачем ты искал меня, человек из проклятого Штангорда? — глаза Гойны полыхнули гневом.
— Ты помнишь своих сестер, ведунья? — спросил в ответ жрец.
Клинок узкого меча чуть дрогнул, за малым, не метнувшись в лицо Фриге Нойма, а девушка ответила:
— Не смей поминать кого-то из моих близких, жрец.
— И все же, я попробую, — Нойм постарался выглядеть спокойным и, пока, ему это удавалось. — Твои племянники живы, Гойна, и ты, нужна им.
— Врешь! — голос девушки задрожал. — Ты такой же лжец, как и ваш герцог, предавший наш народ. Ненавижу вас, штангордцев, презираю!
— Это правда.
— Взять его, — выкрикнула девушка и, на плечи жреца навалились двое воинов, вновь поваливших его на снег и связавших руки.
— Это правда! — выкрикнул Фриге Нойм. — Клянусь своим богом!
— Что же, — девушка склонилась над ним. — Ночью я проведу обряд на поиск родной крови и, если ты говоришь правду, — Гойна горько усмехнулась, — то мы, продолжим наш разговор, а если ты нас обманываешь, смерть твоя будет долгой и мучительной. Между великими силами, которым мы служим, мир и понимание, но между нами, как людьми, мира нет.
Ночь жрец провел связанным подле костра, на котором дромы готовили ужин, Гойна отсутствовала и пропадала где-то в зимнем лесу. Фриге Нойм закоченел, руки и ноги затекли, и хорошо еще, что тепло от костра не давало замерзнуть окончательно. Были ситуации в жизни служителя Белгора и похуже, чем эта, но выглядело его пленение как-то унизительно, и больно било по самолюбию то обстоятельство, что его заморочила своим чародейством девушка. Впрочем, ради дела, которое ему поручили, он был готов на многое, а быть пленником, далеко не самое страшное, что могло с ним случиться.
Развязали его уже утром и, оглянувшись, Фриге Нойм увидел ведунью, которая выглядела чрезвычайно усталой и измотанной. Гойна села рядом с ним на конскую попону, раскинутую под деревом, и прислонившись к стволу, покрытому серым мхом, смотрела на восходящее из-за леса солнце.
— В первый раз настолько серьезный обряд проводила, — нарушила тишину Гойна. — Тяжело это, устала.
— Что выяснила? — спросил ее Нойм.
— Ты не солгал, — ответила девушка, — как это ни странно. В самом деле, мои племянники живы. Однако у них своя дорога, а у меня, и тех, кто со мной, своя. Как бы мне не хотелось помочь мальчишкам, но с тобой я не пойду, жрец Белгора.
— Почему?
— Духи предков сказали, что они, должны сами определить свой путь, и не женщине, решать за воинов.
— Понимаю, — промолвил Фриге, — подобное, и у нас, как закон. Что будешь делать дальше, ведунья?
Девушка устало потянулась всем телом и ответила:
— Искать причины возникновения Злого Ковена. Мы наемники герцога Умберто, и пока он дает защиту нам и нашим семьям, будем служить ему.
— Я могу дать информацию относительного Злого Ковена, — сказал жрец, поворачиваясь к девушке, но она его уже не слышала и, свернувшись калачиком возле костра, мирно спала.
Пламен.
— Резче, резче бейте! — кричал бард Джоко, наблюдая за нашими учебными боями. — Принимаете удар на щит и, тут же наносите ответный, без раздумий. Только наработанные на тренировках навыки, спасут вашу жизнь в реальном бою. Не надо ничего придумывать, все придумано задолго до вас. Вы не дуэлянты и не рыцари. В первую очередь, вы будущие воины.
Осень закончилась, пролетела слякотная зима и, может быть, для кого-то это время тянулось долго, но для нас, все эти месяцы пролетели как один день. Занятия, тренировки, занятия и еще раз тренировки, с самого раннего утра и до позднего вечера. Это раньше я думал, что мы будем иметь какое-то свободное время, но я жестоко ошибался. Единственным желанием каждого из нас стало, по окончании дня доползти до своего спального места, упасть и забыться до утра. Нагрузки были жуткие и выматывались мы настолько сильно, что даже еда в рот порой не лезла, а пару раз случалось так, что прямо за столом засыпали.
— Что ты делаешь, Звенислав? — вновь прикрикнул Джоко. — Нужна не красивость, а эффективность. Зачем ты отгибаешься назад, чтобы грудь свою могучую показать? Чушь, вместо этого глупого движения, ты мог рубануть противника по бедру и спокойно дождаться, пока он кровью истечет. Дуролом!
Это он прав, насчет груди богатырской, нам уже по шестнадцати годков стукнуло, и за эти месяцы, нас сильно разнесло ввысь и вширь. Подошел вчера к зеркалу, что на втором этаже висит, и не узнал себя. Раньше-то что, заморыш, хоть и крепкий, а теперь, вона, добрый молодец, кровь с молоком. Лицо округлилось, бицепсы из под рубахи выпирают, волосы соломенные, глаза голубые, сам себе понравился, честное слово. Про девок, что у Толстухи Марты на кухне работают, и говорить нечего. Если бы не постоянная усталость, то можно было принять их приглашение и зайти ночью в гости, взвару особого отведать.
После того как посмотрел на себя со стороны, то и на друзей своих по новому взглянул, вспомнил их облик приютский и сравнил с нынешним, мало чего общего осталось. Даже Курбат, который раньше своего горба стеснялся, стал воспринимать любые шутки на эту тему совершенно спокойно. А все почему? Да потому, как мне думается, силу мы свою почувствовали, а сильному человеку, быть злым как-то и неинтересно. Всякое случается в жизни, конечно, и тех же рахдонов с прочими тварями, мы на куски рвать будем, но злиться на кого-то за подначку или шутку, смысла уже нет.
— Пламен, чего ты застыл? Двигайся, не стой на месте как истукан, — жесткий человек этот субтильный бард, и впредь, нам еще один урок, не судить о людях по внешности, ибо она, бывает очень обманчива. — Все, окончили тренировку, — прокричал Джоко, взглянув на песочные часы, которые он добыл неизвестно где и поставил в углу двора, где проходили все наши тренировки. — Всем на обед, а после этого, весь десяток за город, на выездку, а вам, — он посмотрел на нас, — к достопочтенному Манфреду на занятия.
