Вот так, за интересными разговорами, и покинули они город Тавор, и вышли на большую дорогу, тянущуюся вдоль побережья, и побрели по ней дальше на юг.
Никто, даже непривычные к дальним походам эскерольдцы, не назвал бы эту дорогу трудной.
Установилась чудесная летняя погода: тепло, но не жарко; то солнечно, к удовольствию сильфиды и эльфа, то облачно и хмуро, на радость Хельги, но без затяжных дождей. Даже ночью можно было обойтись без костров и одеял. Пищи было вдоволь — она росла на придорожных деревьях. У некоторых от непривычного переедания южных плодов приключился понос — хворь неблагородная, эльфийской целительной магии не поддающаяся. Пришлось искать бабку во встречном селении. Море сделалось ласковым и смирным, и так приятно было плескаться в его волнах, что остановки стали вдвое более частыми, чем того требовала необходимость.
Во время одной из них произошло событие, совершенно невозможное, с точки зрения Орвуда, — он научился плавать!
Гномы — народ сухопутный, и от большой воды они стараются держаться как можно дальше. Перу даан-азарских мудрецов принадлежит не один трактат о том, что в силу особо плотного строения гномьих организмов их обладатели не способны удерживаться на плаву в принципе, причем не только в пресной речной, но и в соленой воде Океана. За всю историю существования гномьего рода не нашлось ни одного его представителя, кто опроверг бы это утверждение на практике. Почтенный Канторлонг стал первым!
Волею судеб в воде ему приходилось оказываться и прежде, к примеру после взрыва «Звезды Морей». Но тогда он не плыл, а тонул, и друзья спасали его, на себе выволакивали на сушу.
Теперь все было иначе. Первое время он просто сидел на берегу и с осуждением смотрел, как плещутся другие. Постепенно осуждение сменилось завистью: они там веселятся, а он скучает один. Потом он и сам стал заходить в воду — по колено, по пояс… Впрочем, и это случалось прежде. Но тогда Энка загоняла его в воду чуть не силой, ссылаясь на то, что «от немытого гнома воняет хуже, чем от подзаборного пса». А теперь он шел добровольно и даже научился получать непривычное удовольствие от ощущения свежей влаги на теле.
И настал-таки он — тот момент, когда Орвуд, неожиданно для себя самого, повинуясь странному порыву, окунулся по самую шейку, оттолкнулся, оторвал ноги от спасительной тверди… и вдруг понял, что не тонет, как подобает всякому уважающему себя гному, а висит в толще воды. И она, вода, держит его самым распрекрасным образом, несмотря на хваленую плотность организма! И дна под ним нету!
Открытие так потрясло Орвуда, что он едва не захлебнулся. Но сработали рефлексы, предусмотренные, видно, и гномьей природой. Неуклюже, по-собачьи, он забарахтался, загреб руками, забил ногами и — поплыл! Медленно, неловко, вдоль берега — но разве в этом суть? Любому его соплеменнику, появись таковой рядом, происшедшее показалось бы столь же невероятным, как если бы поплыл чугунный утюг или боевой топор.
Впрочем, присутствующие были потрясены не меньше. За годы совместных странствий и приключений они успели прочно уяснить казавшуюся непреложной истину: гномы плавать не могут, по крайней мере, без посторонней помощи. И вдруг такое! Они даже не знали, как надо реагировать, поэтому просто застыли на месте, таращились молча, боясь вымолвить и слово — чтобы не спугнуть, не разрушить происходящее на их глазах чудо.
Опомнились только тогда, когда Орвуд, самостоятельно развернувшись, подгреб к берегу, выбрался из воды и в изнеможении плюхнулся на песок. Путь, проделанный им, был равен всего-то нескольким шагам, но усталость навалилась такая, будто в кузнице молотом махал.
— Нет, вы тоже это видели?! Мне не почудилось?! — отказывался верить собственным глазам Рагнар.
— Разумеется! — авторитетно подтвердила Энка. — Можешь не сомневаться! — И принялась обхаживать Орвуда, ехидно умиляясь: — Каков, а?! Ну чистая русалка! Змей морской! Скримсл! Теперь ты точно в историю войдешь! Нетонущий гном! Это, я вам скажу, редкость похлеще бородатой женщины!.. Спешите видеть! Впервые в мире, и то проездом! — объявила вредная девица голосом ярмарочного зазывалы.
Орвуд не отвечал, только лежал и сопел в мокрую бороду. Он и сам не знал, как относиться к своему неожиданному достижению: радоваться или стыдиться. С одной стороны, для походной жизни навык был, несомненно, полезен — во времена больших войн немало гномов отправлялось в Долину забвения только потому, что были его лишены и тонули на речных переправах. Но с другой… Каждому известно: почтенный, добропорядочный гном плавать не должен. И если он вдруг поплыл — один из всех! — не ставит ли это под сомнение его почтенность и добропорядочность?..
— Отвяжись от него! — велел Хельги сильфиде. — Не то как тресну! — Он хорошо знал, каково это, когда реальность вдруг расплывается, потому что произошло нечто, на твой взгляд, совершенно невозможное, и ты больше не знаешь, можно ли доверять собственным чувствам и мироощущениям. В такие моменты не до веселья!
Энка послушалась и свои несвоевременные упражнения в остроумии прекратила, но не из-за угроз демона. Она прекрасно знала: все равно не треснет. Меридит — та может, а Хельги не станет бить даму при посторонних, даже если она воин и способна дать сдачи — у существ цивилизованных, образованных и прогрессивных так поступать не принято. Просто ей наскучило. Какой интерес, если жертва не реагирует, погруженная в собственные мысли?
Чем дольше гном обдумывал случившееся, тем меньше оно ему нравилось. Он начинал ощущать себя едва ли не уродом, чей организм по плотности не соответствует благородному гномьему стандарту. Вспомнилась глупая семейная байка: якобы одна из его прапрабабок по материнской линии во времена оны спуталась с пленным дольнским пехотинцем, разбавив незамутненную кровь предков струей крови человечьей. Неужели дело в этом?! Неужели, через три поколения сказалось?!
Против людей Орвуд ничего не имел, считал их вполне приличным, достойным народом (в отличие, к примеру, от эльфов и сильфов). Но родство с ними, пусть даже в самой незначительной степени, его вовсе не радовало. Потому что уважаемый, респектабельный гном должен быть чистокровным и в своей чистокровности не сомневаться. Для него самого это важнее, чем для окружающих: страдает не репутация — самооценка. Вот и у Орвуда страдала!
— Может, это случайно вышло? — Он еще на что-то надеялся. — Может, я до завтра разучусь?
Но диса отвечала безжалостно, со свойственной ей прямотой:
— Так не бывает. Это все равно что ходить или разговаривать. Если раз научился — больше не разучишься.
